Борис Левин: Юноша

Просто поразительно, до какой степени этот эпизод похож на уже знакомое нам описание первой встречи с Александром Праскухиным главного героя «Юноши» Миши Колче. Начать с того, что автор здесь тоже — юноша. Ему, как и Мише Колче, всего-навсего восемнадцать лет. Как и Миша, он безумно хочет понравиться дивизионному комиссару. И совершенно так же, как Миша, делает это крайне неловко: «хочет свою образованность показать», натужно, неуклюже острит. Даже тема их беседы (футуризм, Пушкин) чуть не слово в слово повторяет диалог Александра Праскухина и Миши Колче (Маяковский, Демьян Бедный, который, по мнению Миши, уже устарел). И наконец последнее: «Этот самонадеянный юнец», — раздраженно думает Праскухин о Мише Колче. «Самонадеян», — пишет тот же Праскухин в характеристике, которую он некогда дал автору.

Само собой, все симпатии автора (нынешнего, зрелого автора, вспоминающего тот давний эпизод) на стороне Праскухина. Себя — тогдашнего, восемнадцатилетнего, — он рисует с нескрываемой иронией. Но ирония эта снисходительна и добродушна. Автор прекрасно отдает себе отчет в том, что эта «детская болезнь» самонадеянности, эта наивная юношеская жажда самоутверждения пройдет.

Эпизод дает нам понять, что как бы ни относился автор к своему Мише Колче, он, в отличие от Александра Праскухина, бесконечно далек от того, чтобы считать его врагом, тем более опасным врагом.

Спустя несколько строк после вышеописанного эпизода автор вскользь говорит о Праскухине: «…Праскухин большим и указательным пальцем разглаживал усы, позевывал, в то время как его мозг отсчитывал короткие и безжалостные оценки. До известной степени они были просты, слова его набора: „паразит“, „бездельник“, „скрытое невежество“, а также и положительные: „преданный парень“, „выйдет толк“, „этот не предаст“.»

Праскухину, быть может, и простительно было пользоваться такими лаконичными, безапелляционными, однозначными характеристиками. Но художник обязан глубже вглядываться в души своих героев. Не только «положительных», но и «отрицательных».

Но можем ли мы с уверенностью утверждать, что восемнадцатилетний «неказистый петушок» Миша Колче был изначально задуман автором как «отрицательный»? Что писатель Борис Левин решил вывести своего героя с единственной целью — изобличить его?

Именно так, как мы помним, дело представлялось первым (и не только первым) критикам романа. Дружно твердили они, что этот «юноша» на самом деле — стар. Душа его отравлена дряхлостью старого мира. Он — социальный переросток, который опоздалродиться. А вот как рисует социальное самочувствие своего героя автор романа.

Досадуя на то, что почти все в мире уже изобретено и открыто и на его долю мало что осталось, Миша размышляет:

«Уже есть электричество, люди летают, написан „Коммунистический манифест“. Рушится закон сохранения вещества…

И чудесно, — отвечал самому себе Миша. — Я очень рад, что живу именно сейчас, а не раньше. Я не хотел бы родиться ни раньше, ни позже. Позже — пожалуй… но раньше — как страшно! Все равно, что жить среди обезьян в эполетах. Как одиноки были Маркс и Энгельс!»

А вот какие мысли приходят Мише в голову, когда, впервые приехав в Москву, он глядит из окна автобуса на открывающуюся перед ним панораму: «Страстная площадь. Пушкин. Поэт стоит, слегка наклонив голову в железных кудрях. „Мировой писатель, — подумал о Пушкине Миша. — Кто у нас еще мировой? Гоголь, Толстой, Достоевский. Писателей много, а вот художников нет. Ученых тоже много: Менделеев, Ломоносов, Ленин… А еще?“ Все время приходили на ум имена мировых ученых, но принадлежащих другим странам. Это его рассердило, и он весело подумал: „Все наши. И Лаплас наш, и Ньютон наш, и Фарадей наш, и Дарвин наш, и Рембрандт наш, и Шекспир наш, и Кант наш, и Гегель наш, и, конечно, Маркс наш“.»

Нет, непохоже это на самочувствие «социального переростка», опоздавшего родиться. Миша Колче — кровное дитя своего времени, своей эпохи. И даже юношеская самонадеянность его, это наивное убеждение, что подлинная история человечества началась в 1917 году, II всё, что было раньше, только предыстория, — даже это не личная, индивидуальная черта его сознания. Таково было мироощущение нсего этого поколения, всех Мишиных сверстников. Какими бы разными они ни были, все они ощущали себя не точкой приложения каких-то неведомых им сил, а субъектами, творцамиистории.

И не «гимназическое мушкетерство», о котором так пренебрежительно говорил Праскухин, а именно это самочувствие творца истории заставило Мишу поехать добровольцем на КВЖД. Именно оно в конечном счете определило его судьбу, трагическую развязку этой судьбы, о которой мы узнаем в самых первых строчках романа: