– Распишешь, поди, в газете-то про нас? – спросил Морозов у Смирнова, с трудом вытаскивая толстыми, негнущимися пальцами спичку из коробки. Прикурил. Самокрутка затрещала, словно Устин зажег не папиросу, а свою бороду. – Коровенки, мол, дохнуть в «Рассвете» начали…
– Распишу. Только… про жену твою, про ее молитвенный дом, – сказал Смирнов, ожидая, какое это произведет впечатление.
Но Устин, к его удивлению, отнесся к этим словам совершенно безразлично, даже сказал:
– Валяй покрепче. Она мне самому, холера, все печенки испортила. Дочку, стерва Божья, своей заразой заразила.
– А ты куда смотрел? – спросил Смирнов.
– Что я? Я с греха с ней сбился. В карман Варьку, что ли, зашить да с собой таскать?
Наступила пауза, и Захар проговорил, отряхнув прочь все другие думы:
– Ну ладно… Что, Устин, членам правления скажем сейчас?
Морозов молча курил. Черные глаза его смотрели на огонек папиросы холодно, равнодушно.
– Чего скажешь? – произнес он. – У них спросим, посоветуемся.
Поднялся с пола, сел на стул, широко расставив толстые ноги в ватных брюках, и принял свою любимую позу – облокотился о колени и стал смотреть вниз.
В конторе плавали плотные космы дыма. Морозов бросил окурок на пол, наступил на него огромным, тоже черным, домашней катки валенком и растер. Было слышно, как под подошвой валенка перекатываются, словно песок, крупные крошки самосада. Затем открыл дверь в смежную комнату, чтобы выпустить немножко дым, и вернулся на прежнее место. Стул под ним тяжело заскрипел, грозя развалиться.
– Так посоветуемся, говорю, – повторил Морозов. – Хотя, откровенно, не знаю… не вижу, чем поможет этот совет. – Устин зевнул, прикрыл рот и опустил голову. Несколько времени он молча смотрел в пол меж своих колен и добавил: – Я вот, ночами ворочаясь, всю постель истер. Голова колется от дум. А ничего придумать не могу.
В контору зашел с кнутом в руках Андрон Овчинников, подпоясанный домотканой опояской, молча нацедил холодной воды из бачка, долго пил, двигал заросшим кадыком. Вытерев губы рукавом, сдвинул на затылок тяжелую меховую шапку, открыв желтоватый, в синих прожилинках, вспотевший лоб, переступил порог кабинета.
– Одонья за Чертовым ущельем собирать поедем, – сообщил он.
– Там же на прошлой неделе все подобрали, – сказал председатель. – В Пихтовой пади надо посмотреть.
– Бригадир распорядился – за ущелье ехать, – показал Овчинников на Морозова.
– У камышей еще должны быть одонья, – объяснил не спеша Устин. – Мы там стожка четыре ставили. А в Пихтовой пади вы же сами с Егоркой смотрели.
– Сомневаюся, чтоб были. С осени все подскребли.
Андрон Овчинников сомневался во всем и всегда. Он сомневался когда-то, в молодости, что трактор сильнее коня. Овчинниковы были вечные бедняки. Андрон хорошо помнил еще братьев Меньшиковых и сомневался, что народ справится с кулачеством. Сомневался, когда увидел в небе первый самолет. Даже когда весь колхоз поголовно высыпал смотреть на проплывающий по небу первый спутник, Андрон, почесав в затылке, изрек: «Вот дьяволы! А все ж таки я сомневаюсь».
И, кажется, только один раз в жизни Андрон Овчинников сомневался более или менее правильно. Слушая толки о «холодной войне», о том, что она может ненароком перерасти в «горячую», Андрон Овчинников произнес однажды свое любимое слово: «Сомневаюсь… – И тут же пояснил: – Черт дергает Бога за бороду, а сам крестится».
Случившийся поблизости Митька Курганов поинтересовался еще тогда: «Это почему же он крестится, папаша?» – «А ну как вдарит по рогам-то», – ответил Андрон.
– Что ж, пусть едут к Камышовому озеру, – сказал Большаков.
– По пути завернут в Кривую балку. Может, там что найдут, – проговорил Морозов.
Андрон опять направился к бачку с водой. Пока он пил, Захар задумчиво выстукивал пальцами по столу.
– Я думаю так, Устин, – промолвил председатель, – попросим колхозников выручить нас из беды. Для себя, хоть и не густо, а каждый накосил сенца мало-мало. Пусть каждый с возик, с полвозика – кто сколь может – привезет к скотным дворам. За колхозом не пропадет. Свою скотину картошкой докормят, отрубями… Найдут чем, если не хватит сена. Вот поговорим с правленцами и попоросим. А?
Устин молчал и опять смотрел в пол меж своих колен.
– Все равно некоторые продают… спекулируют сеном. Выждали время, – сдерживаясь, сказал Смирнов.
Устин медленно поднял черную голову и, когда поднимал, мельком взглянул через открытую дверь на Овчинникова. В этом мимолетном взгляде ничего, кажется, и не было, кроме обычной угрюмости. Да разве на секунду проступила еще досада: люди, мол, вон какую трудную задачу решают, а ты болтаешься тут, приспичило тебе пить!..
Читать дальше