Юрий Абдашев - Низкий Горизонт

— Вы эти посмотрите, — краснея предложил Николай.

— Нет уж, дудки. Думаете, если я тут человек новый, то меня и одурачить можно? В этом деле я как-нибудь разбираюсь.

Он взял часы толстяка, не спеша достал из кармана перочинный ножичек, открыл его и приподнял крышку часового механизма.

— Ну, сколько же?

— А сколько дадите? — смутился Николай.

— Странный вы человек. Ну ладно, четыре сотни — больше не могу.

Николая прошиб пот. Хорошо! — крикнул он. — Только подождите минутку. Я бегом. Часы не мои. Я должен спросить хозяина.

Званцев летел, не чуя под собой ног. И только подбегая к тому месту, где недавно оставил толстяка, он сбавил шаг.

— Ну как, — осведомился тот, увидев Николая, — давали цепу?

— Ладно, чего уж там, — небрежно сказал Званцев, — нравятся, так давайте меняться.

Толстяк взял свои часы и положил в карман.

— Дал я промашку, милок. Только сейчас понял: чуть не свалял дурака. — Толстяк смущенно отвел взгляд в сторону.

— Не-ет, — вмешался все тот же подслеповатый старикан. — Ты, паря, не финти, — погрозил он пальцем толстяку. — Пообещал человеку — держи слово. А назад раки — у нас не принято.

— Ладно, — вздохнул толстяк. — Старик прав. Давай свои часы.

Он вынул «брегет» и протянул Николаю. Званцев с чувством пожал короткопалую руку и поспешил к мясному ряду. Человек в бобриковом пальто терпеливо дожидался его, просматривая свежую газету.

— Так, — сказал он, когда Николай протянул ему часы.

Вдруг незнакомец нахмурился.

— Вы, молодой человек, шутить вздумали? Что вы подсовываете мне? — И внезапно изменив тон, он визгливо закричал: — Ах ты аферист! — Его пальцы мертвой хваткой вцепились в рукав Николая. — Ты что мне суешь? Подменил часы? Говори, чертов спекулянт!

Николай похолодел. Он только теперь заметил, что часы действительно не те… Очень похожи, но не те. Вокруг собирались люди.

— За такие фокусы в милицию пойдешь, — не унимался покупатель.

— Веди его в участок, негодника! — плаксиво запричитала какая-то старушонка. — Спасу нет от окаянных…

Николай был так потрясен, что не мог выдавить ни слова в свое оправдание. Человек в бобриковом пальто тащил его куда-то за рукав. Публика с любопытством смотрела им вслед.

— Вот что, ты… — проговорил незнакомец, явно начиная охладевать. Они стояли у выхода с базара. — Мне с тобой возиться некогда. Пожалуй, я отпущу тебя. Ты парень еще молодой, на честный путь встать не поздно. Забирай свой хлам и проваливай. Но если я тебя еще когда-нибудь увижу на базаре, конец тебе. Имей в виду, — и он зашагал обратно к шумливому торжищу.

Только тут Николай пришел в себя. Он был обескуражен, подавлен и оскорблен. Ему захотелось расплакаться от стыда и обиды. В эту минуту он не думал о том, что лишился единственной ценной вещи. Это был подарок матери, и он оказался в грязных лапах воров и мошенников.

Николай шел, как в тумане, сам не зная куда. На глаза попалась вывеска: «Ремонт и скупка часов». Он зашел в мастерскую и показал «брегет» часовщику. Тот повертел его перед глазом, в который была вставлена черная оправа лупы, и вернул часы обратно:

— В утиль на вес принять это я могу.

Потом посмотрел на расстроенное лицо парня и, смягчившись, добавил:

— Ладно, пятерку дам. Может, кое-что и пригодится на запасные части.

Николай купил сто граммов сыра и на остальные деньги черного хлеба. Он уселся на скамейке в скверике и, давясь от слез, съел половину своих запасов. Остальное завернул в бумагу.

Когда Званцев вернулся на пристань; там все оставалось без изменений. На него никто не обращал внимания. Он никому не был нужен. С ненавистью посмотрел Николай на толстую тетку, все еще продолжавшую сидеть на своих мешках. «Спекулянтка. По физиономии видно, — подумал он. — Набила мешки и довольна. Чернявый неврастеника из себя строит. На самом же деле шпана какая-то. А пчеловод, этот наверняка погрел руки на колхозном медке…»

Весь мир казался Николаю чужим и враждебным. Что делать теперь? Он сидел в притихшем зале ожидания и отрешенно смотрел в окно.

Незаметно, на цыпочках, подкрался вечер. Реку окутал туман. И тут пронеслась весть, которая взбудоражила всю пристань, привела людей в движение и беспокойство. Даже толстая тетка поднялась с насиженного места. Чернявый паренек, распространяя едкий запах цветочного одеколона, суетливо метался между скамейками. Пчеловод потрясал перед носом диспетчера какими-то бумажками.

И действительно, было от чего подняться переполоху.