Александр Поповский - Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов

— Не преуспел и не жалею… Врачи справляются со стадией клинической смерти не хуже нас, пусть совершенствуют свое искусство. Я этим больше не занимаюсь.

Мой ответ рассмешил его. Он махнул рукой. Так отмахиваются от мысли, которой верить не хочется и незачем.

— Не такой вы человек, чтобы дело не доводить до конца. И терпения и сил вам не занимать…

Его мягкий взгляд, тронутый насмешкой и нетерпением, ждал ответа. Я должен был успокоить его, уверить, что мы вернемся с ним в клинику, чтобы заниматься тем делом, которое он с немалым трудом постиг. Раз усвоенное не требует новых усилий, не тревожит сердце и ум, грешно с ним расставаться.

— Я больше думаю теперь о живых, — сказал я ему, — мертвыми займутся другие.

— У вас были планы, — не хотел Антон верить ни собственному предчувствию, ни мне, — неужели вы с ними расстались? Вы хотели отодвинуть клиническую смерть на полчаса… Кто отказывается от славы, которая вышла за пределы нашей страны? Англичане и французы переняли наш опыт. Вы хотите подарить им наш успех?

В тоне его голоса слышались упрек и недоумение. Слишком много надежд возлагал он, должно быть, на прежнюю работу, к которой привык, много в ней понял и кое–чему научился. Избалованному легкими успехами в жизни, ему было трудно вместо желанного «да» услышать сейчас твердое «нет».

Я рассказал, откуда пришли мои новые идеи, о юношеской мечте создать искусственное сердце из металла, о первой удаче — маленьком двойном насосе, приводимом в движение мотором.

— Я изготовил его в мастерской своими руками, вырезал у собаки сердце и подсадил стальное. Животное прожило два с лишним часа. Последующие опыты не принесли славы металлическому сердцу, и я подсадил кошке сердце котенка. Никто еще тогда в грудной полости не решался экспериментировать, и второе сердце было подсажено в пах. Кошка неплохо чувствовала себя с двумя сердцами, хотя при жизни котенка между ними и не было сердечного согласия… В дальнейшем у животных нередко наступала клиническая смерть, и, чтобы спасти их от гибели, был разработан прием возвращения к жизни. Метод пригодился нам в клинике. Теперь я решил вернуться к оставленным опытам — найти способ пересаживать сердце в полость груди. Инфаркты и слабость сердечной мышцы стали частым явлением, сердце сдает, когда другие органы могли бы еще жить. Человек хочет рассчитывать на второе сердце, и ученые должны быть готовы оправдать надежды людей.

Антон внимательно слушал, и я был ему за это благодарен. У меня шевельнулась надежда, что благоразумие подскажет ему согласиться со мной. Воодушевленный этой мыслью, я нежно взглянул на него и одобрил его улыбкой.

— Придет время, — продолжал я, — оно уже не за горами, когда мы не только сердце, но и легкие, а возможно, и печень сумеем пересаживать. Этому следует научиться, если мы не хотим, чтобы потомки над нами посмеялись. За последние полвека смертность в Европе и Америке на сорок процентов сократилась, средняя продолжительность жизни доходит до семидесяти лет. Близится день, когда не дети и юноши, а люди старше пятидесяти лет составят большинство народа. Их сейчас уже не меньше, чем молодых людей в возрасте от тридцати до сорока пяти лет или юношей и девушек от шестнадцати до двадцати четырех лет. Одних столетних стариков у нас тридцать тысяч… Общество стареет, и, если успехи медицины и материальный достаток по–прежнему будут расти, средняя продолжительность человеческой жизни превысит сто лет.

Антон почему–то захлопал в ладоши и даже привстал со стула, чтобы свои хлопки приблизить ко мне.

— Прекрасно! Блистательно! — повторял он. — Ничего не скажешь. И мысль, и время, и идея прогрессивные.

Я привык к его стремительным решениям, не всегда обдуманным, чаще послушным голосу настроения, чем зрелому суждению ума. С такой же поспешностью отречется он от того, что накануне считал бесспорным. Победа не обрадовала меня, хотелось выслушать его мнение, поспорить, обсудить, и я без особого удовольствия сказал:

— На твоем месте, мой друг, я не спешил бы соглашаться. Не все же мои доводы безупречны.

Антон и с этим согласился.

— Конечно, не все, — с загадочной усмешкой проговорил он, — но где мне разобраться, вам все видней, вас бог создал умным, а меня дураком.

Я, признаться, не понял, дурачится ли он или в самом деле меня одобряет, и промолчал. Мой гость с серьезным видом прошелся по комнате и что–то замурлыкал себе под нос. Я вспомнил, что ничем его не угостил, и хотел было поставить на стол закуску, но он движением руки дал мне понять, что всего этого не надо.