Сергей Сартаков - Ледяной клад

Сойдя уже на камешник, он наступил на льдину, всю запудренную песком и сочащуюся ручейками воды. Льдина, тонко звеня, рассыпалась длинными иголками, радужно сверкнувшими в лучах солнца. Иголки были похожи на ограненные хрустальные палочки, а несколько штук - коротких, ровных и удивительно чистых - соединены неплотно в красивую зубчатую корону. Цагеридзе подобрал ее, положил на ладонь и стал подниматься в гору, с интересом разглядывая это диво природы.

Нечаянно повернул к солнцу, и вдруг ледяные иголки будто бы засветились изнутри, человеческим теплом повеяло от их острых граней, и Цагеридзе почему-то припомнилась медленная, тающая улыбка Марии, ее красивые зубы. Свет пробежал и погас, но Цагеридзе еще долго видел его. И улыбался ответно. Он шел, весело думая, какими необычными словами начнет свое распоряжение. Так, чтобы строгая Лида пожала плечами и прежде, чем перепечатать, спросила удивленно: "Это - приказ?"

Он начнет: "Дорогие друзья! Что я должен сказать в этот день? Что я могу сказать вам? Всегда хороши зеленые цветущие дни весны. В этом году они особенно хороши. Хороши потому, что мы уже заканчиваем, готовим к отправке свой первый плот. И главное, из леса, спасенного нами от гибели. Если бы я был врачом, сказал - спасенного от смерти..."

Да, вот так он и начнет!

И пусть Лида пожимает плечами. И пусть даже Косованов скажет потом: "Слушай, это бы - речь. А на бумаге приказы все-таки по обязательным правилам пишутся". Пусть поворчит. А потом посмеется. Но он, Цагеридзе, этот приказ, когда поет вся душа, на параграфы и пункты размечать не станет. Он напишет этот приказ так, чтобы всем вошло в сердце: стихия страшна, но люди всегда сильнее любой стихии! Вот так он и будет писать.

Обдумывая содержание приказа, Цагеридзе тихонько пересекал редкий и чистый сосняк, тянувшийся неширокой полосой между поселком и берегом Читаута.

Ветер раскачивал вершины деревьев, и тени суетливо метались у ног Цагеридзе на узкой тропе.

Вдруг где-то вдали свежо и чисто закуковала кукушка, необычно ранняя, но, видимо, уверенная, что теплые дни больше уже не уступят места холодным дням. Цагеридзе пощупал карманы. Он помнил народную примету: если первая кукушка закукует, когда при тебе много денег, - весь год будешь богат. В карманах у него не оказалось ничего. Льдинки, хотя и мокрые, но еще не совсем растаявшие, он по-прежнему держал в неплотно сжатом кулаке. Цагеридзе засмеялся: "При мне самое большое богатство - ледяной клад. Тот самый ледяной клад, который я искал и нашел. И вот в руке - еще одна драгоценность, еще один клад... Кукуй, кукуй, дорогая кукушка!" И зашагал быстрее.

Сквозь сосны проглянула штакетная ограда конторы, высокое, залитое солнцем крыльцо. На него размашисто вспрыгнул прямо откуда-то сбоку гармонист Гоша. Он же - радист. Рация, расположенная в отдельном маленьком домике, стояла от конторы несколько в стороне. По времени Цагеридзе знал, сейчас как раз часы работы с Красноярском. Гоша принес свежие радиограммы. Интересно, какие еще глубокомысленные указания дает товарищ Анкудинов? Настала весна, кукует кукушка, и радиограммы пошли целыми пачками.

В конторе Гоша не задержался. Через минуту он снова уже оказался на крыльце, соскочил, придерживая рукой кепку, чтобы не сбило ветром, и побежал, помчался к своему домику.

Выходит, сеанс еще не закончен, рация работает, и он принес радиограмму, которая в телеграфном коде помечается словом "сию" и означает, что не только в одном направлении она передается как "молния", но и требует такого же немедленного ответа - "сию минуту".

Цагеридзе еще прибавил шагу. Какая-то внутренняя тревога вдруг овладела им. Что принес Гоша: "сию" или обычные радиограммы? Если "сию" - в связи с чем? Неужели начали свою паскудную работу двусмысленные документы, составленные этим консультантом ЦНИИ и так легко и беспечно подписанные им, Цагеридзе!

Он стиснул кулак, и льдинки хрустнули, тупо уколов ладонь.

"Нет, нет, довольно! Николай Цагеридзе больше ни на волосок не уступит этому человеку! Николай Цагеридзе не будет больше добрым к нему, он первым вступит с ним в бой. Немедленно! В жестокий бой! И до конца. Нельзя, неправильно - видеть и не замечать вокруг себя мелких людишек, давать им жить и портить жизнь другим!.."

В коридоре бродил сквознячок. Все двери и окна были распахнуты настежь. Всем хотелось тепла и весны.

Лида стояла за своим столиком, держа радиограмму в одной руке, а другую руку как-то безвольно и вяло опустив прямо на клавиши пишущей машинки. Платок, которым она всегда укутывала плечи, небрежно свалился на стул. Круглые серьги медленно перекатывались по щекам.