Валерий Столыпин - Я тебя… никогда!

Гульнара уже не пыталась сопротивляться своим порывам. Оставалось преодолеть несколько мгновений неловкости, чтобы раскрыть тайну женственности.

Это знакомство само по себе было авантюрой. Нельзя же, в самом деле, принимать за любовь инъекцию адреналина, заставляющую любого мужчину вставать в боевую стойку при виде симпатичной девчонки.

А если и этот возлюбленный завтра, когда случится дозволение проникнуть в алтарь порока, предъявит претензию в неверности?

Да, она сделала ошибку, отдав девственность мужчине, в котором не успела разобраться. Во всяком случае, это уже произошло. Если она ошибётся повторно, это ляжет камнем на способности любить. Так недолго докатиться до склонности отдаваться каждому, кто позовёт.

Вадик безостановочно говорил, гладил её ладошку, проводя другой рукой по голой коленке. Его желание выплеснулось уже несколько раз, наполнив пространство вокруг благоуханием страсти.

Гульнара это чувствовала. Молодой организм улавливал фимиам феромонов, витающих в раскалённом возбуждением воздухе.

Терпеть больше не было сил.

Она решилась.

– Приготовь постель. Я сполоснусь под душем.

Вадик, бросился исполнять указание. Неужели это случится? Он бросился менять бельё, протёрся одеколоном, надел новые трусы, на всякий случай…

Казалось, ничто уже не могло остановить ход событий: отныне и навсегда Гульнара принадлежит только ему. Вадик уже мечтал о свадьбе.

Девушка вышла из душа совершенно сухая. Было видно, что она не раздевалась.

– Извини, Вадик! Только что позвонил Гена. Он осознал, понял, что неправ. Извинился. Сейчас заедет за мной. Прости. Так сложилось. Мне было с тобой хорошо.

– Ты ему всё расскажешь? Что между нами было?

– А разве у нас что-то было?

– Даже если нет… у мужчин богатая фантазия. Не верю, что ты совсем бесчувственная. Неужели ты ничего не почувствовала? Очень жаль. Я уже представил тебя своей женой. Твой этот, как его, Генка, предлагал тебе руку и сердце? Нет. Так я и думал…

Ромка не пытался понравиться Илоне, так звёзды сошлись.

На тот момент у него была девушка. Отношения с ней складывались серьёзней некуда.

Нет, о семейных обязательствах речи пока не было, но ухаживания трансформировались в привязанность, даже потребность в круглосуточном общении.

Разлука, даже на день, представлялась катастрофой.

Казалось, что воздух становится гуще и этой тягучей массой сложно дышать.

Лица прохожих становились неприветливыми, даже агрессивными, когда рядом не было подруги. Краски дня тускнели размытыми пятнами.

Время парадоксальным образом скакало туда и обратно, не желая сдвигаться с места.

Застывшие стрелки часов раздражали неимоверно. Именно на них Ромка и срывал подступавший приступ агрессии, когда не удавалось встретиться.

Хотелось дышать совместно, едиными лёгкими, впуская необходимую порцию кислорода через продолжительный поцелуй, пить её соки, соприкасаясь языками, чувствовать предельную близость, подстраивая биение сердца под прерывистый пульс подружки.

Сладость её женских секретов манила неимоверно, заставляя трепетать каждую клеточку в отдельности. Ромка представлял в воображении такое…

А ещё его сводили с ума запахи.

Их было много. Каждая частичка тела имела свой незабываемый аромат, который менялся в зависимости от настроения подруги.

Она умела быть разной.

Иногда её тело было просто забавным, заставляло искать разгадку привлекательности, потом представлялось ярким цветком, возле которого хотелось порхать, смаковать сладкий нектар.

Иногда девушка утомляла, подавляя желание и страсть могучим интеллектом. Тогда появлялось желание освободиться от чар, забыть, исчезнуть из её прошлого и настоящего. Так тоже случалось.

Иногда злость на обстоятельства, препятствующие встрече с любимой, вводила в ступор, с которого начиналось депрессивное уныние.

Ненадолго.

В такие дни Ромка страдал, выплёскивал негодование вовне, раздражая начальство и напарников по работе.

Была ли любовь? Наверное. Скорее всего, да.

Свободное время друзья проводили вместе, кроме тех тягостно гнетущих часов, когда она училась, а он работал.

Её родители имели высокий социальный статус: папа – декан института, преподаватель истории государства и права, мама – профессор того же профиля, что и отец.

Они не мешали дочери выбирать собственный путь, дозволяли самой делать допустимые в молодости ошибки, но настаивали на сохранении определённой позиции в социальной страте, для чего считали необходимым духовный рост и блестящее образование.