Валерий Столыпин - Я тебя… никогда!

Стёпка раздевал желанную до судорог голографическую модель, грубо срывал с девственной фигурки невесомые покровы, нежно, едва прикасаясь, ласкал, лихорадочно и страстно исследовал каждый миллиметр всё более желанного тела, примерял грудь под размер ладони, пробовал на вкус капельки интимного сока.

Вот это женщина!

Какова! Наверное, первая красавица Москвы…

Обидно, досадно!

Аргумент в невостребованных тайниках, тем не менее, агрессивно восстал и требует – иди и добудь! Мужик ты или тварь дрожащая? Убей и принеси, если не покорится даром…

Девушка тем временем, словно подчиняясь внутренним музыкальным ритмам, легко переступала с ноги на ногу, заманчиво выпячивая абрис соблазнительной приманки в профиль, на который заманчиво накладывались художественно падающие светотени, играя полутонами, добавляя чаровнице объём и загадочность.

Фея, сирена, нимфа! Впечатляющее зрелище!

Какая выразительная вырисовывается картинка: иконы рисовать с подобного совершенства модели.

Мадонну с младенцем…

Нет, младенец, пожалуй, лишнее: ну его.

Изумительно симметричное лицо, малюсенький носик, вишнёвые губы…

Целовал бы и целовал. Пухленькие, удивительно яркие влажные уста, напоминающие, нет… намекающие… на очень смелый интим. Самые поцелуйные губы из всех, что встречались прежде.

Наивно-доверчивый, трогательно-бесхитростный взгляд.

Недотрога, простодушная невинность.

Застенчивая, сентиментальная, романтичная. Короче, стопроцентная восторженная глупышка…

Степка у неё первый.

Ага, миссионер широкого профиля, десантник спецподразделения по лишению…

Да, упускать такой шанс преступно, даже глупо.

Под лежачий камень вода не течёт. Нужно пробовать.

А вдруг… если очень-очень постараться…

Стёпка представил, явственно, зримо, славную диву, возлежащую на бескрайнем белоснежном ложе. Абсолютно нагую прелестницу, манящую нежным животиком, влекущим в низовье долины грёз ручейком, к ароматному, сладкому источнику вечного блаженства…

Не было у Стёпки больше сил терпеть это изнурительное испытание. Не бы-ло!

Ох уж этот кустистый рай, за которым скрывается влажная тайна. Всё бы отдал, чтобы прикоснуться к заросшему холмику немедленно, сейчас, не отходя от кассы.

Потом спуститься чуть ниже, где покоится ущелье страсти, провалиться в которое мечтает каждый мужчина.

А как хочется нажать языком на заветную пуговку, включающую женское сладострастие, теребить, теребить её влажными губами, впитывая утончённый мускусный аромат, пробраться в тёплую скользящую слякоть чувствительного узилища, преодолевая сопротивление возбуждённой плоти.

Вот бы забраться с головой внутрь и качать, качать сокрытые от большинства претендентов богатства из благодатных глубин, высекая не для себя, для неё, искру неземного блаженства, способную возжечь горн неземных ощущений, порождающих немедленное опьянение и оргазм, венчающий этот божественный пир.

Разгорячённая до точки кипения женщина подобна блуднице: она готова на всё.

Чувствуя приближение финала, она вывернется наизнанку, желая доставить повелителю истинное блаженство в благодарность за доставленное удовольствие.

Богиня истекает соками, которые стекают по дрожащим в конвульсиях бёдрам, источая запахи, от которых кружится голова, перехватывает дух. Дива кричит, изгибается дугой, стонет, царапает спину, требуя глубины, энергичности и силы проникновения.

Секундный взлёт, парение в вышине, мгновенное расширение Вселенной, извержение вулкана… Толчками, спазмами. Минутное помутнение в мозгу… блаженный покой.

Это всё он.

Несколько скоротечных минут виртуальный любовник проживает как вечность.

Девушка тем временем поворачивается к нему лицом, на котором светится загадочно-томная улыбка, обнажающая ровный ряд влажных, блестящих зубов.

Губки её намазаны блеском. Яркий румянец, покрытые детским пухом щёки, брови вразлёт, хлопающие наивно, целомудренно, подведённые чёрной тушью пушистые реснички…

По Стёпкиной ноге предательски несвоевременной капелькой стекало нечто липкое, сигналя о необходимости начать боевые действия или ретироваться.

Ну же, давай!

Сердце стучало невпопад, отдаваясь в ушах барабанной дробью, замерло в предвкушении сладости и одновременно нерешительности дыхание: горячее, тягучее, липкое, обжигающее лёгкие.

Спазм давил, наполняя грудь болью, возмущённый бездействием стержень не умещается в тесных штанах, требовал срочной реализации, хоть каких-либо действий.