Ефим Пермитин - Ручьи весенние

— Товарищ Кожанчиков, — прервал плановика секретарь. — О серьезных вопросах прошу говорить серьезно.

— По-вашему, я говорю — несерьезно? — Побагровевший Кожанчиков бросил на стол портфель, трясущимися пальцами расстегнул его и вытащил ворох бумаг. — Вот данные, положенные в основу планирования посевных площадей в вашем районе…

Леонтьев, полистав бумаги, отодвинул их и, сдерживаясь, спокойно сказал:

— Во-первых, у вас количество трудоспособных взято по устаревшим показателям, а сейчас картина иная.

— Позвольте, — перебил Кожанчиков, — но наша техника шагает не назад, а вперед! Вам как секретарю райкома должно быть известно, что задания государственного плана строятся на прогрессивных технико-экономических нормах…

— Во-вторых, — не слушая Кожанчикова, продолжал Леонтьев, — в горных колхозах неразумно, невыгодно сеять хлеб, а современную технику применять там нельзя…

— Позвольте…

— В-третьих, там чудесные пастбища и сенокосы, поэтому разумно и выгодно превратить горные колхозы в животноводческие… Ведь вы экономист, товарищ Кожанчиков? Как же вы планируете без учета местных условий?

Кожанчиков сощурился в иронической улыбке.

— Я надеюсь, — сказал он, — вы не собираетесь учить вышестоящие директивные органы?

— Собираюсь, — возразил Леонтьев, а про себя подумал: «Какой смысл имеет этот разговор?»

За окном сверкал безветренный знойный день. Тополя были недвижны. На полях решалась судьба заготовки кормов. «Сорвется моя поездка на покос…»

— Планы сева в горах, товарищ Леонтьев, помимо всего прочего, составлены с учетом страховки степных районов на случай засухи. Мы обязаны мыслить широко, по-государственному, а не с вашей маральерожской колокольни…

Но секретарь, казалось, не заметил этого укола.

— И все-таки, товарищ Кожанчиков, мы не перестанем доказывать, что планирование посевов товарного хлеба в горах, без учета экономики колхозов, бессмысленно и даже вредно. И вообще это не планирование, а разверстка. Да, да, казенная, грубая раз-вер-стка!

— Это, наконец, толчение воды в ступе! — закричал Кожанчиков. — Я заверяю: наши планы научно обоснованы в масштабе края… И вы как партийный работник не имеете права не понимать этого. «Да он же непроходимо туп… И такие руководят районами! Ну, погоди, мы тебе мозги вправим», — раскалялся Кожанчиков.

Леонтьев взял в руки тяжелое мраморное пресс-папье, нервно повертел его и положил. Попытался заглянуть в глаза Кожанчикову, но ничего, кроме раздражения, не нашел там. «Нет, этого не переубедишь. На таких чинуш действуют только приказы…»

— Я уже дважды просил создать авторитетную комиссию и не отступлю от этого, товарищ Кожанчиков.

— Хоть в третий, хоть в четвертый раз просите, но план подъема целины и вспашки зяби, в том числе и в высокогорных колхозах, потрудитесь выполнить. Повторяю: государственный план — закон!

Продолжать разговор не имело смысла. Леонтьев устало прошел к двери — к вешалке — снял фуражку и сказал:

— До свидания. Спешу на сенокос.

В горячку заготовки кормов, перед самой уборкой ржи, Андрея послали на Всесоюзное агротехническое совещание в село Мальцево Курганской области.

Андрей вызвал к телефону Веру и закричал в трубку:

— Вера, порадуйся вместе со мной!

— Чему? Чему радоваться, Андрюша? — услышал он дорогой голос.

— Радуйся, тебе говорю, слышишь? — нарочито грозно сказал он и даже топнул ногой. Ему хотелось дурачиться, и он оттягивал сообщение новости.

— Да ну же?! — нетерпеливо спрашивала Вера.

— А что сделаешь со мной, если не скажу?

— А то: брошу силосование и, невзирая на опасность нахлобучки от главного агронома, прискачу в эмтээс и оттреплю тебя, противного, за волосы.

— Скачи, скачи, Вера! Будет очень кстати: на время моей поездки дирекция оставляет тебя за главного агронома. Скачи же, буду ждать с нетерпением у развилки трех дорог.

Девушки бригады Маши Филяновой после ужина обычно занимались кто чем хотел. Вспоминали о Москве, о заводских ребятах и девчатах, вслух мечтали о будущем. Начинала обычно Груня Воронина.

И сегодня завела разговор она:

— Через каких-нибудь пять-шесть лет не узнаем мы наш Алтай, девчонки! Я чем дольше живу здесь, чем больше узнаю его, тем больше мне он нравится! Да он уже и сейчас в тысячу раз богаче и красивей хваленой Швейцарии! — хотя, разумеется, о Швейцарии она не имела никакого представления.