Ирина Стрелкова - Скандальная Альбина

Клавдея только что собралась вставать, эту неделю она в ночной смене. Сидит на кровати, расчесывает жидкую косицу. Халат на ней байковый, застиранный, для общежития вполне сойдет, не перед Альбиной же красоваться, а выйдет замуж, никто ее не увидит замарашкой, у нее халатов накуплено на всю будущую жизнь.

— Приветик! — бросает с порога Альбина.

Клавдея съежилась и отмолчалась. С Альбиной никогда не знаешь, как шагнуть, что сказать. Вот ведь послала судьба соседку-скандалистку. Клавдея исподтишка следит, как Альбина распахнула шкаф, переодевается. Кажется, злая заявилась. Вставать, что ли, поскорее? Или лечь, укрыться с головой?

Альбина, в черном с золотом халате, в индийских сверкающих туфлях с загнутыми носками, хватает со стола зеленый эмалированный чайник и отправляется на кухню, в другой конец коридора. Халат шуршит, туфли щелкают по пяткам. В коридоре пусто и тихо. Кто в смене, кто спит, кто умчался в город по своим делам. Альбина, размахивая чайником, толкает дверь в кухню и останавливается. У плиты раскорячила толстопятые ноги Ксения — и больше никого. Ксения всегда ловчит стряпать, когда на кухне никого. Стоит себе у плиты и жарит картошку на постном масле. Любимая ее еда — картошка тонкими ломтиками, каждый ломтик жарится у нее отдельно, с обеих сторон, чтобы коричневый и хрустел.

Альбина подождала, зло щурясь: неужели не почуяла чужих глаз, не обернется? Нет, не оборачивается. Масло скворчит — а Ксения стала туга на ухо. Поддела вилкой поджаристый ломтик и дует, чтобы остыл. Ну, гадюка, любит себя побаловать!

Альбина тихо, тихо подкралась ближе и рявкнула Ксении в ухо:

— Гаси огонь! Кончай работу!

Та и не вздрогнула. Оглянулась через плечо, глаза желтые, невозмутимые:

— Глупые у тебя шутки, Прямикова.

— Это я на радостях! — Альбина идет к крану, набирает полчайника воды. — Личная у меня большая радость! — Зажгла газ, поставила чайник на конфорку. Ксения Петровна молчит, но вся напряглась, готова к отпору, расплывшееся тело чутко колышется. — Очень большая радость, — Альбина возбужденно хихикает. — Тебе рассказать?

— Ну, поделись, поделись, — снисходительно разрешает Ксения Петровна. — Не все тебе горе мыкать. Надо и попраздновать.

Альбина упирает руки в бока.

— Еще как попразднуем. Всем общежитием. Тебя на пенсию спроваживают. Не веришь? Меженкова мне сама сказала. Я сюда прямо от нее. Завтра, говорит, вызовем эту старую ведьму и объявим: «До свидания, Ксения Петровна, больше в ваших услугах не нуждаемся, пора уступать место молодым, культурным, умеющим с людьми по-человечески разговаривать», — в голосе Альбины прорываются истерические нотки, а опытная Ксения Петровна на вид спокойна, однако на сковороде пригорает забытая картошка. — Все, Ксения. Кончилось твое царствование! Нашли новую воспитательницу, с высшим образованием. Она диссертацию пишет. Я спрашиваю Меженкову: «А где же она жить будет? В общежитии или квартиру даете?» — «Никаких, — говорит, — квартир она не хочет, а непременно в общежитии, среди молодежи. Поселим, — говорит, — новую воспитательницу на место старой карги, а каргу, то есть тебя, к пожилым одиночкам…» — Альбину всю трясет, глаза стекленеют. — Ну я и говорю Меженковой: «Хотя у нас одна койка свободная, мы Ксению не возьмем. И никто не захочет. Воняет потому что…»

Ксения Петровна тревожно потянула носом.

— Фу ты, заслушалась я тебя, думала, что дельное скажешь, — ослабила огонь под сковородкой, подлила масла из бутылки с краником, заботливо перевернула ломтики картошки, отложила на тарелку несколько пригорелых. Все эдак не спеша, уверенно. — А где я буду жить, тебя, Прямикова, не спросят. Разберутся поглавнее тебя. Я делу воспитания молодежи двадцать лет отдала, у меня стенок не хватит грамоты развешать, я себе почетную старость выслужила. — Ксения Петровна повернулась к Альбине всем крупным грузным телом. — Ты лучше о себе подумай, Прямикова, чем на меня налетать. Тебе ведь до пенсии не так уж много осталось… — Ксения Петровна колыхнулась в последний раз и успокоилась, сложила пухлые руки на груди. — Ты вот на меня со скандалом, а мне тебя жаль, Алечка. Я ведь тебя совсем молодой помню. Иной раз не спишь и думаешь, отчего у Али Прямиковой жизнь не задалась… — Ксения Петровна оглянулась на сковороду, выключила огонь и примолкла, погрузилась в печаль.

Альбина уже давно выучила назубок все приемы своего врага, но отчего-то безвольно цепенеет, как кролик перед удавом, ждет, что будет дальше. Ксения Петровна не торопится, шумно вздыхает всей грудью, в желтых глазах — понимание и сочувствие, вот-вот слеза прольется. Альбина знает, что это не игра, не актерство, тут что-то другое, чему и названия нет.