Вильям Гиллер - Вам доверяются люди

Усатый мастер устал и откинулся на подушку.

— Я, кажется, не ворую, я, как и вы, в цеху вкалываю! — огрызнулся Павел Павлович.

— Не воруешь — может быть. А мысли у тебя и в цеху пакостные.

Старик отвернулся к стене и замолчал.

Весь день Костя раздумывал над спором в палате. А в половине четвертого его вызвали на конференцию.

Конференция должна была начаться ровно в три, но началась в четверть четвертого.

Гнатович пригласил не только хирургов района, но и представителя горздрава — того самого Белявского, который полгода назад вместе с председателем исполкома и Таисией Павловной открывал больницу-новостройку. За полгода Белявский ничуть не изменился — те же очки в светлой оправе, тот же отутюженный вид, те же бесцветные и редкие волосы. И держался он по-прежнему — с равнодушной любезностью. Но приехал Белявский на этот раз не один, — договорившись по телефону с Гнатовичем, он привез с собою гостя. Это был молодой, лет тридцати двух, человек в сером спортивном костюме, худощавый, подвижный и чуть смущенный. Белявский представил его собравшимся:

— Коллега из Германской Демократической Республики, хирург Вольфганг Хольцбейн.

Львовский, сидевший, как обычно, в дальнем углу, резко поднялся и шагнул навстречу гостю. Пока Степняк вполголоса, коротко объяснял всем историю знакомства Львовского с Хольцбейном, эти два человека молча трясли друг другу руки, хлопали друг друга по плечам, и снова принимались пожимать руки друг другу. Потом Львовский заговорил по-немецки, а Хольцбейн в ту же секунду — по-русски, и оба рассмеялись.

— Я училь русски немного для эта минута! — торжественно сказал Хольцбейн. — И эта минута пришель…

Он был откровенно взволнован и, если бы лучше знал русский язык, сказал бы очень многое. Львовский, усаживая его рядом с собой, повторял:

— Ну, рад, рад!

Рыбаш уже приготовился к суховатому, хотя и подробному, сообщению о том, что в повестке дня коряво и длинно называлось: «Об успешной операции по поводу ранения сердца подростка Круглова, доставленного в состоянии клинической смерти, при проникающем ранении грудной клетки…» Но сейчас все заранее продуманные слова вылетели у него из головы. Он понятия не имел об уникальной коллекции Матвея Анисимовича, о последнем ее экспонате, и глубокий, значительный смысл встречи двух бывших врагов поразил его. Он глядел не отрываясь на Львовского и Хольцбейна, и вместо первой фразы «Круглова принесли в приемное отделение обескровленным, без пульса в лучевой и сонной артериях…» Рыбашу хотелось крикнуть: «Товарищи, вот перед нами символ подлинного гуманизма, дружелюбия, мира, которые несет человечеству советский строй!» Вероятно, это было бы странно, почти неприлично, если б он вдруг заговорил так. Он шумно выдохнул воздух и оглядел собравшихся.

Гнатович, забрав свою бороду в кулак, правой рукой сдергивал запотевшие очки. Лознякова, откинув назад голову, с грустной и нежной улыбкой смотрела на Львовского, Степняк, быстро поворачиваясь во все стороны, негромко, энергично отвечал на тихие вопросы, которые ему задавали гости. Марлена, схватив за руку сидевшую возле нее Нинель Журбалиеву, глядела на Матвея Анисимовича и Хольцбейна, как ребенок, впервые очутившийся в театре и готовый кинуться на сцену, чтоб самому принять участие в раскрывшейся перед ним жизни. Гонтарь, вытянув мальчишескую шею, молча шевелил большими, добрыми губами. Толстая, неуклюжая Анна Витальевна Седловец и та, позабыв свои бесконечные хозяйственные дела, выглядела растроганной. Даже неулыбчивая, всегда суровая на вид новая заведующая второй хирургией, Святогорская, трубно высморкавшись, сказала ёрзавшему от волнения Григорьяну: «Бывают же такие встречи!»

Спокойнее всех держался Белявский. Слегка отодвинув левый манжет своей белоснежной шелковой рубашки и взглянув на часы, он напомнил:

— Десять минут четвертого, товарищи. Приступим?

Все зашевелились, усаживаясь удобнее, Хольцбейн торопливо спросил:

— Я… как это?.. возможно, мешаль?

И Львовский, положив ему руку на колено, ответил:

— Наоборот, lieber Genosse [5] Дорогой товарищ. , наоборот.

Очевидно, Матвей Анисимович был прав — Рыбаш, подойдя к коричневой школьной доске и взяв в руки мелок, заговорил гораздо менее сухо, чем намеревался.

— Мы оба, товарищ Львовский и я, — он сделал жест в сторону Матвея Анисимовича, — были в приемном отделении, когда мальчика принесли. Это сын нашей диетсестры, они живут в общежитии при больнице, точнее — в больничном дворе. Там ему и нанесли ножевое ранение. Мальчик был в состоянии клинической смерти. Обескровленный, без пульса. Зрачки резко расширены, роговичные рефлексы отсутствуют, сердечные тоны и дыхание не прослушиваются. Надо было действовать молниеносно. На соблюдение асептики времени не оставалось. Только стерильные перчатки! Одежду Круглова разрезали…