Ахмедхан Абу-Бакар - Рассказы советских писателей

Из проходной депо выходит кондукторша. Она замечает меня, оглядывается, потом подходит ближе и спрашивает, отчего я тут стою, может, что-то потерял в трамвае?

Я говорю:

— Нет, нет, все в порядке.

— Может, забыли что-то ценное? Так я могу сообщить в контору.

— Да нет, я ничего не забыл. Не беспокойтесь.

Женщина смотрит на меня испытующим взглядом и настаивает:

— Вы не стесняйтесь. Может, все-таки что-то потеряли? Какую-нибудь безделушку?

— Не терял и не забывал, — говорю я и развожу руками: дескать, мне нечего терять и нечего забывать.

— Значит, кого-то ждете? — улыбается женщина, оглядывая меня с головы до ног. — Уже поздно, все разошлись. Если вы кого-то ждете…

— Да, уже поздно, — тихо соглашаюсь я.

Некоторое время мы молча идем рядом.

— Случается, потеряешь пустяк, а сожалеешь всю жизнь, — задумчиво говорит женщина.

Я вздрагиваю от ее слов, неловко спотыкаюсь о камень.

— Пожалуй… Вы правы.

— Чувствуете, какой воздух? — спрашивает женщина. — Цветет акация…

Мне не хочется отвечать. Я закуриваю сигарету.

Над моим родным городом стелется огромное звездное небо. И каждая звезда — загадка. Некоторые звезды давно угасли, но их свет все еще продолжает пробиваться к нам из глубин вселенной.

А не сохраняют ли свой след среди людей и наши разлуки?..

Перевод с молдавского Л. Мищенко

Как-то поздней осенью заехал я в Тиханово, зайцев погонять по первой пороше. У Семена Семеновича Бородина, моего дальнего родственника, был отличный гонец костромской породы, а у Гладких, второго секретаря райкома, русская гончая — пегий кобель, рослый, как телок. Собаки давно спарились в работе и вдвоем куда хочешь выгоняли и зайца и лису.

Володя Гладких был моим приятелем, и я запросто зашел к нему в кабинет под вечер, чтобы поговорить насчет завтрашней охоты. В приемной застал я директора Мещерского совхоза, с которым был едва знаком. Мы поздоровались. Это был сухой погибистый человек средних лет с темным сумрачным лицом и белыми залысинами, отчего выглядел каким-то болезненным.

— Что, очередь? — спросил я.

Он замешкался, потянул со стола к себе под мышку желтую кожаную папку и сказал уклончиво:

— У меня тут дело такое, что не к спеху… Так что давай проходи, — и как-то жалко улыбнулся.

— Я тоже вроде не тороплюсь.

— Нет, проходи ты, — настойчивее сказал директор.

Я прошел. В кабинете секретаря застал я какого-то тощего старого просителя в аргунском зеленом пиджаке и в резиновых сапогах. Он держал в руках рыжую телячью шапку и упорно глядел на Гладких красными слезящимися глазками:

— Дак пензию дадите мне али как?

Гладких сидел за столом, скрестив руки на груди, с тем выражением безнадежного отчаяния, которое вызывает разве что затяжная зубная боль.

— Ну, милый мой! Я ж тебе десять раз говорил: не имею права. Не занимаюсь я начислением пенсий. На то райсобес имеется.

— Райсобес отказался.

— Я ж тебе пояснил, почему… При тебе звонил туда. Говорят, что бумаг у тебя нет. Справок, которые подтверждают трудовой стаж. Понял?

— Дак бумаги Федька не дает.

— Не Федька, а Федор Иванович. А он говорит, что ты мало в колхозе работал.

— А колько позовут, столь и работал.

— Но откуда ж я знаю? Я-то не состоял в вашем колхозе.

— Ну да… Я вот состоял, а пензию не дают.

— Тьфу ты! Опять двадцать пять, — Володя громыхнул стулом и повернулся ко мне: — Вот, поговори с ним.

Старик тоже поглядел на меня, часто заморгал, зашмыгал носом и заплакал:

— Бог с ними… Дадут — дадут, а не дадут — и не надо, — он утер шапкой лицо и горестно вздохнул.

— Вы откуда будете? — спросил я его.

— Из Петуховки я… Самохвалов.

— Кто ж поступил с вами несправедливо? На что вы жалуетесь?

— Мне не то обидно, что не работал, а то, что бумаг, говорят, нету.

— Так ведь только бумага подтверждает, что вы работали, — сказал Гладких.

— Небось, когда работал, бумаги не требовали. Ступай на работу и все… Я, бывало, и на бакчи еду и в лес за дровами. Мне говорят — иди в кавхоз, лошадь дадим.

— А вы что, безлошадником были? — спросил я.

— Когда лошади не было, я на крахмальном заводе работал.

— А в колхозе по доверенности работали или как? — спросил Гладких.

— Нет, я на труддень. Сани починю, тырлы… Казхозник я.

— Да у тебя даже книжки колхозной нет, — сказал Гладких. — Ты и в райтопе работал, и в лесничестве, и на кирпичном.