Ахмедхан Абу-Бакар - Рассказы советских писателей

Моя мачеха выскочила за дверь и к моей бабке:

«Наны-джан, сказал — Отшельников скит. Вуй, наны-джан, не к добру сказал…»

В Отшельниковом скиту еще до того, как мы с братом родились, большое было кровопролитие, и народ боится говорить об этом, кто говорил об этом, убитым оказывался, кто говорил, от какого-нибудь несчастного случая, от чего-нибудь неожиданного погибал. Но моя бабка сказал моей мачехе:

«Ружье не прячь, врага своего нашел мой сын, не вздумай ему мешать».

Мой отец на минутку сомкнул веки и как во сне увидел — на камне сидит ахпатец и прислушивается, когда раздастся выстрел Асо и кончится жизнь Ишхана. Прислушивается из своего Ахпата — поверх Акнера и Ванкера, через все замершее манацкое ущелье, это он вложил в руки Пыльному Асканазу ружье и сидит теперь в своем Ахпате, пошел к Отшельникову скиту, сел на камень и ждет, когда раздастся выстрел. Безобразная осень. Деревья голые, черный ворон летает, в горах выпал снег, овраги и ущелья стоят притихшие — в Ванкере если орех зубами разгрызешь, в Ахпате будет слышно.

А про это уже мне бабушка рассказала. Когда все уже забылось, отошло и мое знание не принесло бы новой напасти на мою сиротскую голову, расчесывая мои волосы, заплетая их в косу, плача, моя бабушка про все это мне рассказала. Мой дед был священником, и, значит, моя бабка была попадьей, в доме у них святая книга имелась. После того как моя тетка, бабкина дочка Манишак, овдовела в Ахпате и мой дед умер, моя бабка оделась во все черное, забралась в дом и молча ждала, когда смерть придет за ней, но прожила долго и про все здешние дела была хорошо осведомлена — кто кого притесняет, кто чьей женой завладел, кто где в засаде притаился, чью скотину хотят прирезать и из какой безвестности и на кого пуля выскочит. Ахпатовский наш зять, муж моей тетки Манишак, имени его уже не вспомню, это еще до меня и моего брата и нашей мачехи было, даже до прихода в наш дом моей пресветлой матери было… ахпатского нашего зятя мельник и его сын Амазасп убили. Имя Амазаспа не вру, правильно говорю. Через весь Ванкер, потом через Акнер, по черной пашне, что возле Большого камня, мой отец бежал и кричал в сторону Ахпата:

«Амазасп, Амазасп… Амзо… Амазасп… Амаз…»

Я стояла перед телегой возле волов. В руках слабый прутик детский. Под колесами камня нет, груженная Ишханом телега давит на волов, вот-вот задавит — и волов задавит, и меня. Ну, думаю, Ишхан меня убьет. Думаю, уйду в город, вот спущусь сейчас и пойду, спрашивая, спрашивая, найду, где мой брат в учениках сидит, найду брата, возьмемся за руки и уйдем, скроемся навсегда от этого Ишхана, от этого Ванкера, от этой мачехи. Тот бедняга Асканаз все стонал и стонал и вдруг, смотрю, хочет подняться, как весенняя тощая скотина, задницу от земли оторвал, а встать на ноги не может, повалился снова. Под конец сел. Сел и смотрит. Смотрит, смотрит… ничего не видит, говорит «вот», сам себе говорит «вот»… потом заметил меня.

«Доченька?..»

Потом расплакался, как ребенок, захлебывался.

«Видела, что твой отец со мной сделал?»

А что ему оставалось, моему отцу?

«Ни стыда у него, ни страха…» — И плачет, и хочет встать, но больно ему, и он снова плачет.

Сказал мне: подложи под колеса камень. Я подложила, но ты представь, как может подложить камень твоя Нанар. Сидя, как ребенок, подполз-подполз, подтянулся и сам подложил камень. И некрасиво так плачет. И еще ему волов развязывать, еще ему мучиться, развязывая сидючи туго стянутые Ишханом узлы и так и не развязать их, еще ему горько плакать, и еще вол должен наступить ему на ногу, и он еще должен взвыть, потому и говорю, что совесть в животном хороша, а в человеке, который к тому же тряпка, жалость и совесть — это одни сопли.

И, словно на выстрел, весь Ванкер высыпал на улицу и побежал, словно на черных пашнях целая воронья стая поднялась.

«Амазасп, Амазасп, Амазасп», — припав к лошадиной морде, никого кругом не видя, Ишхан перекрыл пашни и поскакал дальше, стегая лошадь плеткой, плеткой. Смерть слепая бывает и видит только отмеченного своей печатью, как слепой камень катится, через голову одного перекатывается и бац в другого.

Ишхан только Отшельников скит перед собой видел и в скиту на камне Амазаспа сидящего.

«Амазасп, Амазасп, Амазасп… скажите Амзо, чтоб бежал… Амаз…»

Как вспугнутое стадо, народ бежит по пашням. Люди устали от воровства, от предательства, от убийств — Амазасп. Голос от Акнера катится, доходит до Ахпата:

«Амзо скажите, пусть бежит, пусть бежит… Амазасп, Амазасп…»