Матильда Юфит - Осенним днем в парке

Усадят его за стол, начнут угощать, а он брякнет:

— И где вы все это достаете? Где берете? Мы с мамой просто ничего такого не можем купить…

Поначалу Людина мама добродушно улыбалась.

— Мы и вам можем уделить, мы не жадные. Мы не такие, чтоб только себе, мы и людям делаем. У нас большие знакомства…

— Знакомства, знакомства! — закапризничала Люда. — Туфли обещали красные, а где они?..

— Не все сразу. Так ты, Юрий, спроси у матери, что надо, постное масло или еще чего, — нам идут навстречу. Одним словом, жаловаться нельзя, уважают нас…

— Ну, зачем же? — смутился Юра. — Как все, так и мы… Мама ловчить не умеет, бесхитростная она…

— Ну, мы тоже не самые хитрые, — сдерживая раздражение, отозвался Людин отец. — Ты что, за уравниловку?

— Не за уравниловку, но все-таки…

— У тебя, у мальчишки еще, были этакие демагогические замашки…

Юра даже рот разинул. Выходит, он помнит? Ну что ж, Юра тоже помнит тот разговор у калитки, он может найти, что ответить. Но вмешалась Люда, пошутила, перевела разговор на другое. Вроде все остановилось на шутке, до схватки не дошло. И частенько, когда появлялся Юра, а Людин отец был дома и сидел за столом, грузный, с чисто выбритой, как бильярдный шар, лоснящейся головой, тот начинал с шутки:

— Ну как, Юрий, за что ты нас сегодня пропесочивать будешь? Что ты еще плохого в нашем городе заметил? Может, на каком-нибудь предприятии не выполнили план, не дымила труба в котельной?

Юра смущался:

— Нет, заводы работают.

— И трамваи не стоят, ходят?..

— Ходят, — смеялся Юра. — Я сегодня с утра по магазинам мотался — обои искал. Комнату хочется оклеить. Так разве купишь без этого… — Юра выразительно двигал пальцами, как будто держал в них деньги.

Хозяин отодвигал цветастую пиалу с зеленым чаем. Говорил наставительно, игнорируя Юрин жест:

— А почему нет обоев? Потому, что народ живет лучше, богаче. Ремонтируется…

Людина мать все-таки брала сторону Юры:

— Юрка верно говорит, продавцы совесть потеряли. — И простодушно советовала: — А ты попроси Федора Петровича. Он позвонит директору…

— Я? — вспыхивал Юра. — Да с какими глазами я мимо людей пройду, вы что? То возмущался, а то сам…

— Как знаешь, как знаешь. — Федор Петрович углублялся в газету. Потом смотрел поверх очков. — А в газете вот пишут, какая культурная у нас торговля…

— Они напишут, еще бы! Если нашу городскую газету читать, так мы уже давно в раю живем…

— Потому что обобщают, перспективу видят, а ты… Послушайся меня, Юрий, открой глаза пошире, вглядись. У вас политграмота в армии не велась, что ли?

— Велась.

Люда больно щипала Юру за руку. Он умолкал.

Но стал заходить к Люде тогда, когда отца не было дома. А если заставал, то от чая отказывался, ждал Люду в палисаднике, неподалеку от конуры. Щенок подрос, присмирел, гремя цепью, подползал к Юре, опрокидывался на спину, блаженно поднимал лапы. А Юра прутиком щекотал ему толстый живот.

Люда упрекала:

— Какой-то ты невоспитанный, Юра, тебе первое удовольствие затеять свару. Папа больной человек…

— Да вовсе мне не хочется затевать свару, — уверял Юра.

— Тогда ты просто глупый. Ты прямо как нарочно…

Юра обещал быть осторожнее, сдержаннее. И многого добился. Играл с Федором Петровичем в поддавки.

— Просто идиотская игра, — жаловался он Люде. — Ну как это играть на проигрыш? Поддаваться? Нет, я всегда и во всем за атакующий стиль.

Юру зачислили в институт, он уже съездил с первокурсниками на уборку хлопка, а как только к ноябрьским праздникам вернулся домой, тут же пошел к Люде. И был приглашен к праздничному столу. И опять, позабыв за месяц все, чему учила его Люда, он воскликнул, когда его очень уж усердно стали угощать:

— Вот это да! Натюрморт, а не стол! А мама говорит, что к празднику ничего такого в магазине не было…

Людин отец не выдержал, сказал утомленно:

— Ты что это все критикуешь, Юрий? Все намекаешь. Критиковать легче всего. Но критика должна помогать, а не разрушать. Конструктивной должна быть, понял? — Он брезгливо вытер жирные руки о полотенце, заботливо поданное женой, отодвинул от себя тарелку с пловом. — Испортил ты мне аппетит, сорвал праздник…

И ушел к себе. Людина мать, скомкав в сердцах полотенце, тоже выкарабкалась из-за стола.

— Надо же, — сказала она со страданием в голосе, ни к кому не обращаясь. — Человек работает, не щадя себя, захотел в праздник в кругу семьи покушать плова — не дали. Что за люди…