Павел Нилин: Впервые замужем. Рассказы

— Вас супруг, наверно, заждался на квартире.

— У меня нет супруга.

— Это как же так? — будто удивился дворник. — Вы одинокая, что ли? Одинокая, — сказала Варя.

Это слово показалось ей сейчас смешным. Она улыбнулась и пошла в сторону завода. Идти на Усачевку пешком не было смысла. Скоро утро.

А Добряков вбежал в свою комнату и, не счистив грязи с босых ног, залез под одеяло. Зубы его стучали. Он долго отогревался, стараясь унять дрожь во всем теле.

Отогревшись, он заплакал. И плакал сердито, кусая подушку, задыхаясь и всхлипывая. Он тоже чувствовал себя одиноким, как и Варя, бродившая по трамвайным путям.

Наконец его осенила прекрасная мысль. Он оделся, обулся и вышел на улицу. Он вышел с намерением остановить Варю, упросить ее хотя бы на коленях и вернуть в свою комнату. Он прошел по трамвайным путям не меньше километра.

Но Вари нигде не было.

На следующую ночь Наталья Кузьминична подошла к кровати мужа, прилегла на краешек подушки и сказала тревожно, толкая мужа в плечо:

— Ты знаешь, Сема, чего творится?

Это было самое подходящее время для душевных разговоров. Но муж спал.

Жена растолкала его и спросила еще раз:

— Ты знаешь, Сема, чего творится?

— Чего?

— Да ты не ори, окаянный! Я тебе серьезное дело говорю: Варюшка-то беременная.

— Ну и слава богу! — сказал Семен Дементьич. — А я думал, уж не пожар ли в квартире…

— Все насмешки, насмешки! — обидчиво молвила жена. — Она тебе не родная. Тебе и горя мало. А у меня душа-то как болит! Она ведь девица…

— Обе вы с ней девицы, — насмешливо сказал Семен Дементьич. — У нее же есть этот парень. Это же, как я понимаю, ее муж… Хотя тоже, надо сказать, живем как турки в Турции. Ни подарка молодым не сделали, ни свадьбу не сыграли. А парень хороший, видный…

— Бросила она его, Сема.

— Бросила? Чего это вдруг?

— Он дурак оказался. Глупости ей говорит…

— Ну, бросила — значит, правильно, и пес с ним…

— А ребеночек-то как же? Ведь прямо хоть аборт делать… Если б можно было…

— Зачем аборт? — Семен Дементьич вдруг перекинул ноги через жену, сел на кровати и сказал строго: — Я вот вам обоим дам такой аборт, что вы у меня… Ишь абортистки какие выискались!.. Где у меня тут махорка была на столике?

Не зажигая свет, он разыскал махорку и, закуривая, сказал сокрушенно:

— Вот связался я с бабами на старости лет! Уснуть не дадут! Я тебе сколько раз говорил — не буди меня посередь ночи. Я второй раз ни за что не усну…

— Да ты не реви, арестант, Варвару разбудишь! Пятнадцатый год с нами живешь и все привыкнуть не можешь… Я вчера еще хотела тебе про это рассказать. Но Варвара запретила. А сама мучается. Я же вижу, не слепая, как она мучается. И стыдно ей. Перед людями стыдно. Называется — вышла замуж…

— Не могу, ей-богу, не могу. Чумички какие-то! — вздохнул Семен Дементьич. — Одно слово — чумички. Все чего-нибудь не слава богу…

— У меня душа болит, — сообщила жена. — Ведь несчастье-то какое! Безвыходное несчастье…

— Ужас! — в тон жене сказал Семен Дементьич. — Кошмар просто…

— Опять шуточки! Я ему дело говорю, а он свое. Ты хоть дома-то не выламывай из себя артиста…

Семен Дементьич докурил цигарку, опять лег и, натянув на плечи старенькое одеяло, приказал:

— Слушай…

Жена затихла.

— Ребенка ни в коем случае никуда не девать! Абортов я делать не велю. Ребенок обязан существовать. Будем его нянчить… — И при этих последних словах грубый голос его стал мягче. — Я сам его буду нянчить. Я в детях понимаю. У моей покойницы, ты знаешь, их трое было, и все живые. Я их лично купал.

— А где мы его содержать будем? У нас комната-то какая! Пеленки даже негде сушить…

— Как то есть негде?

— А где?

— У меня на лысине в крайнем случае будем сушить. Я человек горячий…

И, завернувшись в одеяло, он уснул.

Добряков работал теперь в другом цехе.

Варя его не видела. И не хотела видеть. Но не думать о нем не могла. Она думала и о нем и о себе…

У человека есть биография. Она слагается из фактов, единственных и неповторимых. И эти факты нельзя заменить, нельзя вычеркнуть. Они вошли в сокровенную панораму воспоминаний.

Воспоминания же, как известно, способны продлить человеческую жизнь.

Это было на Ленинских горах весной. Были солнце, трава, первая весенняя трава и первый поцелуй в губы. Был возлюбленный. Потом он оказался мерзавцем. Нет, нет! Неправда! Добряков не мерзавец…

Варя готова оправдать его. Она оправдывает не только его, но и себя. Она не стала бы всякому вешаться на шею. Она любила Добрякова. И любит сейчас. И он хороший парень.