— Тыплилыку исполнилось сегодня тридцать лет! Он настоящий ровесник нашего округа. Давайте, товарищи, и мы его поздравим!
Что тут началось! Чтобы лучше видеть именинника, люди вставали и поворачивались к нему, продолжая хлопать в ладоши. Тыплилык в смущении опустил глаза и изучал носки сапог из какой-то пьесы.
Когда шум приутих, Беркут объявил, что после короткого перерыва начнётся концерт.
Люди вышли в холодный коридор покурить.
— Ну, какую речь я сказал? — самодовольно спросил Урэвтэгин, пробравшись к Тыплилыку.
— Бесстыдную.
— Да что ты!
— Зачем ты меня приплёл? Разве я тебя просил об этом? Я не знал, куда деться от стыда. Люди позабыли о празднике, смотрели только на меня… Это… Это политически неправильно!
Тыплилык волновался, с трудом подбирая слова.
— Ладно, не обижайся, — миролюбиво сказал Урэвтэгин. — Пойдём лучше туда, за сцену. Там есть маленький буфет для президиума.
— Никуда я не пойду! — сердито отрезал Тыплилык. — Меня не выбирали в президиум.
На этот раз он решил держаться твёрдо. Жена иногда упрекала его в недостатке воли, и он втайне страдал от этих упрёков.
— Жаль, — значительно произнес Урэвтэгин. — А Беркут хотел с тобой насчет песцового корма потолковать.
Тыплилык вцепился в рукав охотника.
— Что ты говоришь? Пошли к нему!
За сценой находилась комната, разделённая занавесью на две половинки. В одной готовились участники концерта, а в другой помещался небольшой буфет.
— Привет имениннику! — громко сказал комсомольский работник Богомазов и протянул наполненную рюмку.
Тыплилык понюхал — это был коньяк. Он выпил и пошёл разыскивать Беркута.
— Вот я, — храбро сказал Тыплилык, подбодрённый рюмкой коньяку. — Как насчёт корма?
— Дорогой именинник, — строго сказал Беркут, — если бы не праздник и не ваш день рождения, я бы крепко поругался с вами. Многих оставили без мяса на праздник. Теперь ни на складе, ни в магазине оленины нет. Придётся посылать в такую пургу трактор в стадо. Сколько вам нужно корма?
— На всякий случай ещё килограмм сто, — быстро подсчитал в уме Тыплилык.
— Хорошо, — ответил Беркут.
Концерт Тыплилык смотрел с большим удовольствием. У него было настоящее праздничное настроение. Сначала выступали артисты Магаданского театра, а потом участники художественной самодеятельности.
Лучше всех плясал продавец магазина. Он бил себя по коленям, по груди и даже шлёпал ладонями по полу перед собой.
— «Цыганочка», — с видом знатока объявил Урэвтэгин.
С концерта возвращались в кромешной тьме. Урэвтэгин уверенно шёл впереди и всю дорогу сравнивал выступление профессиональных артистов и участников художественной самодеятельности.
Раздевшись в номере, охотник водрузил на стол две бутылки — коньяку и шампанского.
— Сейчас мы отметим твой день рождения, — сказал он Тыплилыку.
— Сколько раз можно отмечать? — взмолился Тыплилык.
— В тесном дружеском кругу, — успокоил его Цой, неся стакан и стопку для бритья.
Не успели сесть за стол, как пришли лётчики. Они преподнесли значок, изображающий реактивный самолёт.
— Это вам, Тыплилык, — сказал командир Сотник. — От наших экипажей.
Он хотел прикрепить значок ему на грудь, но Тыплилык отвёл его руку.
— Это куртка из пьесы «Иркутская история». А дома у меня есть хороший костюм. Тёмно-синий.
— Надо выпить! — сказал Урэвтэгин и налил коньяку.
Потом постучалась Полина Андреевна. Она принесла тарелку варёных лососиных пупков и вязаные шерстяные носки. Раскупорили бутылку шампанского.
После неё явились артисты. Коньяку осталось на самом донышке.
Урэвтэгин растерянно посмотрел на свет бутылку и решительно заявил:
— Больше никого не пустим! Хватит поздравлений! Ему-то ничего, — он кивнул в сторону Тыплилыка, — каждый хочет с ним чокнуться.
Цой хитро подмигнул и достал из чемодана плоскую бутылку.
— О! «Старка»! — уважительно произнёс Урэвтэгин.
Долго в крайней комнате, в той, которая ближе всех к выходной двери, слышался сдержанный гул разговора. Цой и Урэвтэгин поздравляли с тридцатилетием товарища Ивана Тыплилыка.
Наутро Урэвтэгин, успевший выглянуть на улицу, прибежал радостный и взволнованный.
— Скорее вставайте! Пурга кончается!
Ветер дул понизу. Над головой голубело зимнее холодное небо, освещённое далёким солнцем. По сугробам, застругам, крышам змеилась позёмка.
Верно сказал Урэвтэгин: похоже было на то, что пурга кончается.
Читать дальше