Юрий Рытхэу - Избранное. Том 2. Повести. Рассказы. Очерки

Передний каюр таким же возгласом ободрил свою упряжку. В долине, заполненной голубой мглой, показалась кучка темных жилищ.

На собачий лай из яранг выбежали люди.

Каюры притормозили нарты, воткнув остолы между копыльев.

Впереди встречающих стоял молодой мужчина с непокрытой головой, но в замшевой камлейке. Он громко приветствовал приезжих традиционным «етти» и вдобавок пожал всем руки. Виктор узнал Клея. Оленевод учился в той же школе, что и Виктор, только классом старше.

Пока каюры возились с собаками, Виктор вместе с Риммой вошли в чоттагин [4], наполненный теплым дымом от полыхающего костра.

— Я никогда не была в настоящей яранге! — восторженным шепотом призналась Римма. — Так интересно!

Меховая занавесь полога приподнялась, на секунду выглянуло девичье лицо и тут же скрылось.

— Устали с дороги? — по-русски спросил Клей.

— Киткит, [5]— отозвался Виктор.

— Я думал, ты русский, — уже по-чукотски с улыбкой сказал Клей.

Меховая занавесь снова приподнялась, и в чоттагин выбралась молодая женщина в меховом кэркэре [6], из-под которого выглядывала яркая капроновая кофточка.

— Да я же с тобой в одной школе учился, — сказал Клею Виктор.

— Теперь и я вспомнил! — засмеялся Клей. — Но тогда ты был маленьким.

— Но и ты, — возразил Виктор, — не был взрослым.

Вошли каюры. Они долго отряхивались, выбивая снег из кухлянок и меховых торбасов обломком оленьих рогов. Вперемежку с перестуком они разговаривали с хозяином, расспрашивая его о глубине снежного покрова на пути в Нымным, о ветрах с гор, об оленях. На каждый вопрос Клей отвечал обстоятельно, а Виктор слушал его и переносился на много лет назад, когда оленевод жил в школьном интернате и писал в классных сочинениях, что мечтает стать кавалеристом, как маршал Буденный.

Молодая женщина возилась у очага. Она повесила над пламенем вместительный котел, набила снегом черный закопченный чайник и приставила его боком к огню. На хорошем русском языке она спросила Римму о пути, не было ли ей холодно на нарте, поинтересовалась, есть ли в анадырском магазине пластинки с песнями Робертино Лоретти.

— Так он хорошо поет! — восхищалась женщина. — По радио передавали… Хотите послушать радио?

Не дожидаясь ответа, она нырнула обратно в полог и вынесла транзисторный приемник «Спидолу».

— Анадырь плохо слышно, — сообщила она, как бы извиняясь за радиостанцию. — Лучше всего слышно Японию. Какие они песни передают! Если по радио ничего не поймете, могу принести журналы. Правда, месячной давности.

Женщина вынула из картонного ящика с фирменной этикеткой «Болгарконсерв, София» несколько номеров «Огонька», «Знание — сила» и подала Римме.

— Помозгуем, пока варится мясо, — предложил Клей.

— Можно и помозговать, — согласился один из каюров.

Клей принес из кладовой и вывалил перед гостями связку очищенных от сухожилий и мяса оленьих ног.

Розовый, нежный, сам тающий во рту костный мозг Виктор пробовал в детстве только на ритуальных праздниках, когда спускали по весне и поднимали к зиме байдары. Старейший охотник ходил вокруг кожаных судов, шептал заклинания и разбрасывал жертвоприношения. Оставшаяся в деревянном блюде пища богов раздавалась детям.

Каюры вытащили ножи, а Клей подал Виктору свой. Римме помогала жена Клея. Оленьи ноги были принесены с мороза, мозг был твердый и от этого еще слаще и вкуснее.

Один из каюров выразительно посмотрел на товарища, и тот вышел на улицу. Через минуту он вернулся, держа в руках бутылку. Аккуратно откупорил ее, собрав в ладонь коричневый ломкий сургуч, и поставил на низкий столик.

— «Лейбмановка», — сказал второй каюр.

— Никогда не слышал о таком питье, — солидно отозвался Клей, — отстал в тундре.

— То же самое, что и «приваловка», — пояснил каюр, ходивший за бутылкой. — Однако в прошлом году Привалова посадили, и теперь райпищекомбинатом заведует Лейбман, новый товарищ в районе.

От «лейбмановки» пахло морошкой, сивухой и парфюмерией. Но напиток был сердитый, выжимал слезу, зажигал в груди костер.

Пока «мозговали», окончательно рассвело, и пурга разошлась вовсю, сотрясая жилище и сыпля мелкий снег в невидимые глазу дырочки в замшевой покрышке яранги.

После сытного завтрака, костного мозга, мяса и «лейбмановки» приезжих потянуло ко сну. Гости вползли в полог и улеглись спать.

Виктору не спалось в тесном пологе. От выпитой «лейбмановки» шумело в голове, перед закрытыми глазами проносились какие-то неясные видения, а в груди было тесно от волнения: скоро он увидит родной Нымным.