Юрий Рытхэу - Избранное. Том 2. Повести. Рассказы. Очерки

Море и все, что было связано с ним, осталось далеко от горного хребта, в прошлом. Уцелела только песня, которую маленькая девочка Тынэна напевала сшитой из оленьей замши кукле:

Казалось бы, за эти семь лет, что они прожили здесь, Юнэу могла прочно привыкнуть к тундровой жизни, но все же ее тянуло обратно, в родное селение. Это желание усиливалось с каждым годом, пока не стало мучительной болезнью, изнуряющей душу и тело.

Уходить от новой жизни дальше было некуда. Пришлось смириться с тем, что в стойбище приезжали новые люди с побережья и новые торговцы. Новые торговцы не возили дурной веселящей воды, но в тундре, не хуже чем в других местах, умели гнать самогон. Аппарат делался из большого котла с тщательно притертой деревянной пробкой, а змеевиком служил аккуратно снятый ствол винчестера, который, по уверениям знатоков, после такой службы становился еще лучше.

В те мгновения, когда Юнэу в голову ударяла горячая волна, с особой отчетливостью вспоминалось родное прибрежное селение и вся тамошняя жизнь представлялась куда привлекательнее, чем тундровая.

На исходе седьмой зимы в стойбище приехал еще один человек. Он казался настоящим чукчей, потому что одет был в кухлянку, меховые штаны, камусовые торбаса и вдобавок хорошо говорил по-чукотски.

Приезжий собрал в яранге Армоля пастухов и уж в который раз стал говорить, что жителям тундры грамота так же необходима, как и прибрежным жителям, которые, по его словам, уже все умели различать следы человеческой речи на бумаге. Гость просил отдать ему детей, которых он клялся вернуть целыми и невредимыми — только научит их чтению и письму. Пастухи внимательно слушали и усердно курили табак, привезенный гостем. Они привыкли к таким разговорам. Почему же не послушать интересные новости? Все равно никто не отдаст свое дитя на обучение делу, которое и взрослым-то кажется никчемным.

— Новая жизнь идет в тундру, — продолжал приезжий. — Эта жизнь — будущее ваших детей. Став взрослыми, они вам не скажут спасибо, если вы сейчас не прислушаетесь ко мне и не пошлете детей в школу. Я знаю, что это нелегко. Я сам жил и рос в деревне и был пастухом.

— Оленей пас? — спросил кто-то из собравшихся.

— Коров и свиней пас, — ответил приезжий, — и гусей.

— Ну и умеешь врать ты! — не выдержал Атык. — Как же можно пасти птицу? Она же летает! Может быть, скажешь, что и летать умеешь?

Вопрос Атыка внес оживление, всем стало интересно: что теперь скажет бывший пастух коров и гусей.

— И человек тоже летает, — совершенно спокойно ответил гость. — И гуси такие есть, которые летать не умеют. Домашние гуси. Так кто хочет первым записаться? — деловито спросил приезжий и вынул бумагу и карандаш.

Пастухи с любопытством сгрудились вокруг него: интересно посмотреть на орудия письма.

— А можешь ты изобразить мое имя, имя моей жены, дочери? — спросил Атык.

— Скажи — увидишь, — невозмутимо ответил приезжий.

Атыку вдруг стало страшно, и он отпрянул назад.

— А я думал, что ты настоящий мужчина, — не скрывая презрения, произнес гость. — Даю слово: ни с тобой, ни с твоими близкими ничего не случится.

Атык покраснел от стыда и опустил голову.

— Атык я, дочку зовут Тынэна, а жену — Юнэу, — тихо сказал он.

Кусочек дерева с наконечником из пачкающего камня, будто заяц по снежной целине, побежал по белому полю бумаги, оставляя петляющие следы.

Атык внимательно наблюдал.

— Где тут мое имя? — спросил он, когда гость закончил писать.

— Вот оно.

Сзади навалились пастухи: им тоже хотелось увидеть имя своего товарища на бумаге.

— Непохож, — сказал кто-то из-за спины.

— Вот тут Тынэна, а это — Юнэу, — показал гость.

— Как же так? — недоверчиво произнес Атык. — Ведь девочка меньше родителей, а тут она больше. Наверное, ты все врешь! И про нелетающих гусей, и про летающих людей. Лучше по-хорошему уезжай-ка отсюда. Завтра мы дадим тебе провожатого. И советую — бросай свое дело. Ты человек взрослый и сильный. Оставался бы лучше пастухом, не смешил людей.

Люди громко смеялись, выходя из яранги. Гость стоял над своей бумагой, растерянный и жалкий. Что-то шевельнулось в душе Атыка. Он подошел:

— Пойдем ко мне в ярангу, поешь оленьего мяса.