Виктория Гольдовская - Три колымских рассказа

Экскаваторщики в свободные часы тоже лотошничали, но часов этих выпадало немного. У них ко всем бедам добавлялась своя забота: та, о которой говорил Артемьев Лавлинскому. Стояла их машина у разреза, где воды было больше, чем земли.

«Кисель хлебаем», — плакались экскаваторщики при каждой встрече со своими «соперниками» по соревнованию. И все же в бригаде дела шли не так уж плохо, особенно в смене Артемьева. Он хоть и говорил всем, что вот-де он еще неопытный, прямо с курсов, но машинистом был неплохим. Окончив в войну ремесленное училище, он до курсов уже поработал на стройках, на экскаваторах разных марок. Дело свое знал и задания выполнял на совесть.

«Его машина, как часы», — восторгались ребята. И на то, что в свободное время ходит он не с лотком по отвалам, а зачастил к старому Пинчуку, смотрели сквозь пальцы — дело молодое! — и только добродушно подсмеивались.

Солнце коснулось краем красноватой горы. От болот потянуло сыростью. Ефим Трофимович только что возвратился из тайги. На нем были болотные сапоги, такие огромные, что казалось — в каждый из них он может забраться весь. Николай ждал его возвращения, кипятил чайник. Старик обрадовался молодому своему дружку и сразу выложил все новости:

— Начальник снабжения загнал Абрикоса на Кильчик сено возить. А ты знаешь, какая там трясина? Пришлось коняшку взять вот так на себя и вытаскивать. Мы с ним на пару вывезли все сено. А тут еще месяц кончается! Надо сенокосчикам наряды закрыть. Ты мне подсоби малость. В печенках у меня сидит ихняя бухгалтерия. Мое дело медведей бить, а не с нарядами чикаться, сам понимаешь!

Николай, разбираясь в бумажках, нет-нет да и поглядывал в сторону базы. Оттуда доносились взрывы смеха.

— Вечерошник раздает. Чисто женотдельское собрание. Все бабы поселковые здесь, — добродушно проворчал Пинчук.

Донесся хрипловатый самоуверенный голос Валентины:

— Что вспоминать про тридцатые годы? И сейчас то же самое у нас на Колыме бывает. Женщина всегда женщина! Вот я ездила в Магадан недавно. И влюбился в меня один… Что придумал: стал за мной по всему городу гоняться на машине…

— На легковой? — мечтательно спросила Ирина.

— Нет! Грузовик. Оказался он снабженцем. Приехал в город за дефицитами. Подарки пытался делать. И вот… представляете? Я к портнихе — он у крыльца. Я к подруге — он под окнами. Выйду — отворит дверку: «Садитесь, пожалуйста, я вас подвезу». И глаз с меня не спускает… Я напугалась, звоню мужу, чтоб приехал за мной…

— Я что-то разговора вашего не слышала… — вырвалось у Ирины.

— Не слышала? Странно? Все знают, что ты подслушиваешь, когда дежуришь на коммутаторе. Но как же ты этого могла не услышать?

Всем стало неловко.

— А что вы себе сшили в Магадане? — переменила тему сама же Ирина.

— Панбархатное платье. Сейчас без него нельзя. Это самое модное. Крепдешин еще пестрый в моде.

— А платье какого цвета? — не унималась Ирина.

— Перванш. Это мой любимый. А вот Любе я бы рекомендовала «кардинал». Это так гармонирует с ее волосами спелой ржи.

— Что это такое — «кардинал»? — спросила Любушка.

Здесь Николай увидел, как Валентина, переложив из одной руки в другую папиросу, дотронулась пальцем до какого-то цветка.

— Вот, приложи-ка к волосам!

— Да, идет, очень. А чем ты, Люба, волосы моешь? Почему они так блестят? — не без зависти сказала Ирина.

— Ничем.

— И ромашкой не полощешь? Так я тебе и поверила! Я вот здешней ромашки целый мешок набрала. Только ничего не получается.

— Это не ромашка, а пижма. Она без лепестков, одни середки.

— А ты себе, значит, ромашку с лепестками искала? Все гадаешь «любит-не-любит»?

— О чем мне, Ирочка, гадать? — вспыхнула Люба. — Мое все угадано, как Ромка с воины пришел.

— Так я тебе и поверила! То-то за тобой то прораб, то новенький этот, машинист…

— А вы уж не завидуете ли, деточка? — вмешалась Валентина. — У каждой женщины бывают поклонники.

— Я? Завидую? У меня и муж и ребенок есть. И муж мой, кстати, не такой бесхарактерный, как некоторые…

— Ну, хватит этих колкостей, — повелительно сказала жена начальника. — А из «кардинала» обязательно сшей себе платье, Любаша!

— Я за модой не гонюсь. Мне Роман штапель привез, тоже красивый, в букетиках.

Женщины стали расходиться. Их яркие платки потускнели в светлых сумерках.

Закончив свои дела, собралась домой и Люба. Николай, вдруг осмелев, попросил разрешения проводить ее до дома. Она согласилась, но шла молча. Николай, видя ее настроение, тоже не решился заговорить.