Геннадий Николаев - Хранилище

Когда я поправился, лейтенант предложил перейти снова в его отсек, но я отказался. Все эти дни он был сухо заботлив, иной раз чуть терял меру, и ухаживания его выглядели заискивающими. Его вызывали в гарнизон, солдаты надеялись, что его снимут, заменят, но он снова появился — хмурый, осунувшийся, весь какой-то изжеванный. Мне выделили шестерых солдат, и мы на вторые сутки к обеду закончили замеры. В последний раз прошел я от конца к началу весь этот тяжкий почти двухнедельный путь. Солдаты и лейтенант вышли наружу, а я задержался на разгрузочной площадке. Вот здесь, возле электрического шкафа, на досках, как мне сказали, нашли умирающего Сашка. Когда к нему подошли, он был еще жив и все силился что-то сказать, но что, так никто и не разобрал. Здесь мы сидели с ним в ту страшную ночь, когда пошли крысы.

Туннель между стеллажами черным конусом уходил вдаль. Тысячи, тысячи ящиков, набитых тяжелыми цилиндрами. Зеленые ящики, черные стальные каркасы стеллажей. Когда я ложился спать после многих часов, проведенных здесь, перед глазами долго плавали ящики, только ящики. Вот и теперь, закрыв глаза, начинаю покачиваться, а внутри — будто влезли в самую душу! — ящики, ящики. Вижу каждый ряд, помню каждый ящик, как стоит, как выглядит, на каком ярусе.

Я открыл глаза. Передо мной, распластавшись на бетонном полу, лежало тяжелое, неподвижное, теплое, живое. Я ощущал Его дыхание, слышал Его голос. Мне показалось, что Оно смотрит на меня и запоминает. Да, конечно, если я так хорошо запомнил Хранилище, то и Оно тоже запомнило меня…

Бедный Сашок! Решил побороть страх, схватиться с Хранилищем один на один и не выдержал. Неужели опять крысы? Или Оно вместе с лейтенантом выкинуло еще какой-нибудь трюк… Эту загадку мне предстояло еще разгадать. Но то, что лейтенант и Хранилище были повязаны единым зловещим сговором, я не сомневался. Зло не могло исходить только от лейтенанта или только от Хранилища — они действовали сообща и, похоже, не могли существовать друг без друга…

— Ну, что, никак не простишься?

Я вздрогнул от неожиданности. Как неслышно он появился рядом со мной! И вправду оборотень!

— Боишься… И правильно делаешь. — Лейтенант искоса заглянул мне в лицо. — Я тебя еще достану…

Я повернулся к нему.

— Ну и я не забуду про тебя. Имей в виду!

Да, с каким удовольствием запечатал бы он меня в этом Хранилище! Но руки коротки! Вот я выхожу на волю и небрежно хлопаю дверью — перед носом лейтенанта. Он чертыхается, торопливо выскакивает следом за мной. Значит, и он боится своего монстра!

Да, мы несовместимы с лейтенантом. И дело совсем не в характерах, а в чем-то куда более важном. Мои представления о жизни разлетелись вдруг на мелкие кусочки. Оказывается, рядом, вот он, существует мощный злобный мир, он глубоко враждебен мне, всей моей сути, каждой клеточке души и ума. Мир, о котором еще совсем недавно я мечтал как о каком-то особом фантастическом секретном царстве для избранных творить великие подвиги, открылся во всей своей неприглядной черной силе… И как же мне жить дальше? И дальше множить число этих монстров, которых и так уже изрядно расплодилось по нашей земле?

Наверное, впервые за все эти дни так объемно и так осязаемо я представил всю систему Хранилищ и лейтенантов. Всю целиком. Не только разумом, но и чувством охватил ее мощь и владычество. И что-то во мне как бы развернулось и прояснилось, словно я поднялся на много-много витков над самим собой и вот теперь гляжу на себя прежнего — маленького, наивного, глупого…

В гарнизоне я первым делом кинулся к связистам. Кое-как удалось дозвониться до Юлькиной работы — сказали, что Юля болеет, пятый день на больничном. Слышимость была плохая, я сорвал голос, но больше ничего не узнал.

В канцелярии гарнизона мне сообщили адрес Слижикова — деревню и инициалы матери. Что-то я должен был сделать для нее, а что — пока не знал.

Я рвался домой, к Юльке. До Нового года оставалась неделя. Через пять дней — кровь из носа! — расчет Хранилища должен быть сделан, а я еще и не представлял, с какого боку за него браться…

Из-за плохой погоды вылет вертолета откладывался на целые сутки. Мне предложили лететь на транспортном самолете через Юргу, и я согласился.

Я должен был думать о том, как справиться теперь с расчетами, но думалось совсем о другом. Во мне вызревало что-то новое — непримиримое, решительное, жесткое. План складывался, но не по тому, как произвести расчет. Складывался план моих будущих действий по отношению к лейтенанту и его Хранилищу. Мы — антагонисты на Земле: или он, или я, общего не дано! Отсюда — необходимость жестокой борьбы. Каким совсем иным стал бы мир без Хранилищ и лейтенантов!