Анатолий Вахов: Пурга в ночи

— Об этом мы его самого спросим, — Берзин попросил ввести Струкова.

— Что же вам помешало разыскать товарища Романа?

— О его нахождении во Владивостоке товарищи из Екатеринбурга сообщили мне незадолго до отъезда в Ново-Мариинск зашифрованным письмом.

— Где оно? — быстро спросил Берзин.

— Я его уничтожил, — объяснил Струков. — Я не мог рисковать, хранить его. Попади оно в руки колчаковцев, могли бы пострадать многие люди и прежде всего явка…

— Какая, где? — Мандриков не дослушал колчаковца. — Можете назвать?

— Я должен был встретиться с рабочим Дальзавода Новиковым Николаем Федоровичем.

Берзин, Мандриков и Мохов переглянулись. Струков ликовал: выстрел прямо в цель.

— Почему же не встретились? — Мандриков не спускал глаз с колчаковца.

— Я был у него дома, но поздно. От соседей узнал, что сам он исчез, а жена его арестована.

— Вы знаете Новикова в лицо? — Берзину не нравилась точность ответов.

— Нет, — покачал головой Струков. — Оборвалась нить связи с владивостокскими товарищами, и мне пришлось ехать сюда…

— Начальником милиции, — подхватил Мандриков, обдумывая услышанное. — Вы, конечно, знали, что тут ведется подпольная работа?

— Смутно, — Струков улыбнулся. — Я был плохим начальником милиции. Об этом мне говорил Громов. К тому же я не верил, что тут возможна подпольная организация. Когда же вы развернули работу, я был в тундре и…

— Хорошо, — остановил Мандриков и попросил вывести Струкова.

Едва за ним закрылась дверь, как Михаил Сергеевич воскликнул:

— Странная история, путаная, но я верю этому человеку. Он не лжет. О товарище Романе знают немногие.

— А может, он узнал о нем от колчаковской контрразведки? — возразил Берзин, не подозревая, как он прав.

— За товарищем Романом не было замечено слежки, — возразил Мандриков. — А адрес Новикова? Струков же не знает, что Новиков здесь, с нами.

— Пожалуй, ты прав, — уступил Берзин и снова полистал документы Струкова. — Но все надо проверить. Попытаемся связаться с Владивостоком, с товарищем Романом.

— Ох, друзья! — воскликнул Мандриков, — я же забыл вам сообщить, что нас поздравляет товарищ Роман, и мы не одни. В Охотске тоже восстановлена советская власть.

На время забыли о Струкове. Когда вернулись к нему, Мандриков предложил:

— Прекращайте допрос Струкова. Решим, когда что-нибудь получим из Владивостока.

— Завтра наша комиссия на общем собрании доложит результаты расследования, свое заключение. Собрание и решит судьбу всех колчаковцев, — твердо проговорил Берзин.

И Мандриков понял, что дальше спорить бесполезно. Август не отступит от своего. Михаил Сергеевич рассердился на Берзина, но не мог не признать, что тот поступает правильно. От этого было не легче. Его задело, что Берзин не посчитался с его мнением. Сухо распрощавшись, он вышел из тюрьмы.

Пурга не утихала. Мандриков шел, а внутри у него все еще кипело. Упрям этот Август. Недаром же его прозвали «железным». Как он не понимает, что нам каждый человек дорог. А Струков наш. Мало ли что, у колчаковцев оказался. Да, но он же арестовывал шахтеров?

Мандриков остановился. Надо навестить Галицкого и Бучека. Как они себя чувствуют? Мандриков осмотрелся: в какой стороне дом Струкова? Ни один огонек не просвечивал сквозь мрак, ни одного живого звука не было слышно. Он пошел наугад и скоро провалился в сугроб. Выбрался с трудом и, протянув руки, осторожно пошел дальше. Вот и стена какого-то дома. Хотел постучаться, попросить, чтобы проводили, но раздумал. Зачем тревожить людей? У них сейчас на душе так же неспокойно, как и в природе.

Михаил Сергеевич, изрядно поплутав, добрался до квартиры Струкова. На его стук долго не откликались. Наконец из-за двери послышался испуганный голос Нины Георгиевны:

— Кто там?

Михаил Сергеевич назвал себя. Нина Георгиевна дважды переспросила.

— Да это я, Нина Георгиевна. И знакомы мы с вами еще с Владивостока.

Только после этого она отодвинула засов. Пурга вырвала дверь из ее рук. Михаил Сергеевич поймал ее с трудом.

— Боже, какая пурга! — Нина Георгиевна отыскала в темноте его руку. — Идите за мной. Осторожно.

Они вошли в жарко натопленную кухню. Михаил Сергеевич разделся, счистил с усов и бровей успевшие намерзнуть ледяные корки.

— Извините за позднее вторжение, но раньше не мог. Как наши больные? — Он указал глазами на дверь в комнату.

— Сейчас. — Нина Георгиевна сбросила пуховый платок и оказалась в белом шерстяном свитере и черной длинной юбке, из-под которой выглядывали носки торбасов. Белая косынка закрывала даже уши.