Анатолий Вахов - Утренний бриз

— Ты, товарищ, по какому делу?

Таежник насмешливо посмотрел на Касьянова и просипел простуженно:

— А ты иди по своему делу. В чужое не суйся!

— Ну хорошо, хорошо, — засмеялся Касьянов, которому настороженность партизана понравилась, — не буду! Ну а если какая заминка произойдет, то заходи ко мне.

— Обойдемся, — таежник отвернулся от Касьянова. Тот, посмеиваясь, вошел в свой кабинет.

Помощник, молодой рабочий из военного порта, который еще не привык к телефону, излишне громко кричал в трубку:

— Нет товарища Романа! Да нет же! Да, знаю, сразу скажу! — тут он увидел Касьянова и торопливо закричал в трубку: — Есть товарищ Роман!

Утирая рукавом пот с лица, помощник протянул Касьянову трубку:

— Спрашивают вас давно.

Алексей Яковлевич узнал голос секретаря обкома партии:

— Заходи ко мне! Срочно…

«Секретарь озабочен. Что-то случилось неприятное», — подумал Касьянов и, торопливо сбросив пальто и шапку, направился к секретарю обкома.

— Что случилось? — едва переступив порог кабинета, спросил он.

— Читай, — секретарь, худощавый человек в простом черном пиджаке, из-под которого виднелась черная же косоворотка с белыми пуговицами, подвинул по столу к Касьянову бланк радиограммы.

Алексей Яковлевич быстро пробежал ее текст. В Ново-Мариинске избран новый Совет! Подчеркивается, что он избран по воле народа, а большинство членов ревкома объявлены слугами Колчака. Это Мандриков-то и Берзин — слуги Колчака? Почему ревком заменен Советом? Наконец, почему радиограмма подписана общим безликим словом «Совет»? Как мог ревком допустить «беззакония», «грабеж», «голод», о которых так пространно говорится в радиограмме?

— Твое мнение? — спросил секретарь обкома. Его большие темные глаза с осунувшегося усталого лица в упор смотрели на Касьянова. Тяжелая прядь густых волос, в которых белела седина, упала на лоб.

— Боюсь, что там совершен контрреволюционный переворот, — сказал Касьянов. — Этот «Совет» обращался, заметь, не к нам, не к Камчатскому облвоенревкому, а прямо в Центральное правительство. Не может быть, чтобы в Ново-Мариинске не знали об освобождении Владивостока от колчаковцев! Прошло же две недели!

— Ты прав, — кивнул секретарь обкома, — не исключено, что возникновение этого «Совета» в Анадырском уезде — дело рук американцев.

— Возможно, возможно, — Касьянов с беспокойством подумал о Новикове, Антоне, Наташе. Как они там? Ведь это он послал их на Север и сейчас особенно остро чувствовал свою ответственность за все, что там происходит.

— Мы пытались через Охотск и Гижигу связаться с Ново-Мариинском. Он не отвечает на вызовы, — сказал секретарь.

— Значит, новый «Совет» не хочет с нами вступать в переговоры? — Алексей Яковлевич вопросительно смотрел на секретаря обкома. Его все сильнее охватывала тревога, предчувствие непоправимой беды.

— По-видимому, так, — секретарь обкома положил руку на трубку зазвонившего телефона, но не поднял ее, а продолжал: — Надо поручить камчатским товарищам установить связь с Ново-Мариинском. Выяснить, где Мандриков. Если там действительно произошел контрреволюционный переворот, то необходимо срочно принять меры, ликвидировать этот «Совет». Нельзя допустить, чтобы он служил прикрытием, ширмой для американцев. Они могут попытаться сконцентрировать там остатки колчаковцев, собрать белогвардейский кулак. Или даже объявить на полуострове новое государство, заключить с ним договор о взаимопомощи и, может быть, этого же Грэвса с его корпусом перевести туда. Понимаешь, что может получиться?

— Господа из Штатов давно смотрят на Чукотский полуостров и облизываются, — заметил Касьянов. — Мы должны быть готовы к худшему и поэтому…

— И поэтому ты поедешь туда!

— Спасибо! — горячо и взволнованно отозвался Касьянов, обрадованный тем, что секретарь обкома отгадал его желание.

— Гы-а! Гы-а! Гы-а! — все громче и воинственнее раздавались крики зрителей, образовавших большой круг. В центре его двое парней, тяжело дыша и приседая на широко расставленных ногах, ходили друг возле друга, примеряясь, как половчее ухватить противника. Их крепкие обнаженные до пояса тела были мокры и дымились парком. Борьба продолжалась уже долго, и борцы начали выдыхаться, но ни один из них, не признавал себя побежденным. Это решит последняя схватка.

— Гы-а! Гы-а! — закричал в азарте Свенсон и взмахнул рукой. Сразу стало тихо. Все смолкли, ожидая, что скажет американец. Было слышно лишь свистящее дыхание борцов да поскрипывание снега под торбасами.