Анатолий Вахов - Утренний бриз

— Тряпка!

— Неудачный председатель, — поддакнул Треневу и Бирич кивнул:

— Верно. Поторопились С его избранием. Надо бы было вас, Иван Демьянович.

— Я бы… — Тренев захлебнулся от восторга. — Я бы… Вы могли бы на меня положиться, Павел Георгиевич!

— Теперь знаю и буду помнить, — многозначительно сказал Бирич и увидел входивших в комнату в сопровождении Еремеева трех человек. Это были Губанов — высокий, с костлявым лицом и непомерно длинными руками, маленький Корякин с быстрыми бегающими глазами и пушистой бородкой, хмурый Косыгин, в лице которого было что-то лягушечье. Пришедшие держались настороженно. Бирич осмотрел их и спросил Еремеева:

— А где же Собольков?

Тот не успел ответить. Дверь открылась и осторожно, точно боясь кого-то вспугнуть, порог переступил чуванец. Он торопливо перекрестился, уставился на Бирича подслеповатыми глазами. Чуванец уже был стар, и в его редких усах заметно пробивалась седина. «Старика прислал», — с неодобрением подумал о Чумакове коммерсант и предложил вошедшим:

— Садитесь! Хотите заработать?

— Само собой! — за всех пискливым тонким голоском ответил Косыгин. — За что же монетку хочешь нам подарить?

— За дело, — Бирич дождался, когда все усядутся, и осторожно начал: — Совет хочет вам поручить…

Рыбин не помнил, как он дошел до дома. Услышанное на Совете потрясло его. До сих пор Рыбин как-то оправдывал себя и все то, что происходило в Ново-Мариинске, хотя страх, что когда-нибудь придется за все давать ответ, терзал его все больше и больше. Он видел, что его избрали председателем для отвода глаз и, прикрываясь им, Бирич и американцы вершат свои темные дела. Нет, теперь Рыбин не хочет быть больше в Совете, не хочет быть заодно с Биричем и американцами. Пусть они оставят его в покое. Он уедет на копи и будет копать уголь.

— Что с тобой? — в тревоге воскликнула жена, когда Рыбин вошел в дом. Она сразу же заметила и его бледное лицо, и его испуганные глаза.

— Не могу я больше, не могу! — истерически закричал Рыбин и, не раздеваясь, упал на постель, затрясся в рыданиях: — Уйду! Уйду!

Дети испугались и заплакали. Жена бросилась успокаивать мужа, пыталась его расспросить, но он не мог говорить. Он с трудом сделал несколько глотков воды из кружки, поднесенной женой, и сел, обхватив голову руками. «Что же делать?» Он знал, что ничего не сможет сказать Биричу, не сможет отказаться от своего председательства. Бирич и другие могут что-нибудь заподозрить, и тогда с ним разговор будет коротким. Они уничтожат его. Рыбин был в этом уверен. В то же время он понимал, что ему нельзя находиться рядом с Биричем и другими, и вновь к нему вернулась мысль о копях.

— Уеду туда, уеду!

Как его ни умоляла жена, как ни упрашивала не оставлять их, не бросать, он в этот же день уехал на копи. Его появление было встречено шахтерами насмешливо и неодобрительно. Когда Рыбин вошел в барак, шахтеры ужинали. Вначале на него никто не обратил внимания. Рыбин подошел к столу и робко поздоровался. По его лицу блуждала растерянная улыбка. Рыбин не мог бы объяснить точно, почему его потянуло сюда, на копи, к шахтерам. Он знал, что милиционеры Струкова могут его в любой момент арестовать и потом по дороге в Ново-Мариинск пристрелять, объяснив, что он пытался бежать. В то же время где-то в глубине сердца у него теплилась надежда, даже уверенность, что копи — единственное место, где ему меньше всего угрожает опасность, а главное — он не будет здесь соучастником дел Бирича и его компаньонов. Не совсем осознанно Рыбин чувствовал и то, что вот эти неопрятные, одетые в лохмотья люди с заросшими, истощенными лицами, с хмурыми взглядами — единственная его защита. Рыбий готов был сейчас сделать все, что бы ни приказали шахтеры, лишь бы они приняли его к себе, не прогнали.

Шахтеры смотрели на Рыбина. Его лицо было хорошо освещено большой лампой, висевшей под потолком низкого барака. Затих говор, и только в глубине барака в полутьме кто-то негромко бил по струнам балалайки и тихо себе подпевал, но слов нельзя было разобрать. Появление Рыбина было слишком неожиданным. Кое-кто даже привстал, отшатнулся от стола, заглядывая за спину Рыбина, — не приехал ли с ним еще кто-то из Ново-Мариинска.

— Вечер добрый, — откликнулся на приветствие Рыбина Копыткин. — В гости пожаловали, господин председатель? Извинения просим — пирогов не испекли!

В голосе Копыткина отчетливо звучала издевка и враждебность. Слова Копыткина вызвали смех шахтеров, от которого Рыбину стало еще больше не по себе. Со всех сторон посыпались насмешки: