Михаил Слонимский - Повесть о Левинэ

В Берлине Левинэ остался жив случайно. Вместе со своими друзьями-спартаковцами он работал дни и ночи в здании «Красного форвертса», сменяя перо на винтовку и винтовку на перо. Отправленный по неотложным делам, он покинул помещение редакции, и в его отсутствие ненависть белогвардейцев, захвативших здание, уже успела растоптать, расстрелять его друзей, — Левинэ опоздал разделить их участь. Это было в январе. Сейчас, в эти предмайские дни Мюнхена, он опять отторгнут от гибнущих в неравной борьбе товарищей, но на этот раз не случайно:

— Революционная целесообразность обязывает тебя остаться в живых. У тебя в настоящий момент нет никаких функций, и ты должен временно исчезнуть...

Стремительные дни надежд и побед обрывались внезапным и страшным крушением. В мозгу Левинэ дни эти еще налетали друг на друга, как вагоны разбившегося экспресса. События и люди толпились, крутились, выталкивали друг друга. И вновь Левинэ кружил по комнате, не в силах броситься наконец на кровать и заснуть.

Надвигался день.

Холодное солнце горной Баварии праздновало позднюю весну над средневековьем старых кварталов, над готикой соборов и церквей, над великолепием новых зданий, над шумным многолюдьем улиц и площадей, над торжеством победителей. Ослепительны краски пестрых, как весенний альпийский луг, одежд. Короткие, враспашку, куртки — зеленые, желтые, коричневые; цветные жилеты, стянутые поясом; короткие штаны, открывающие над грубой шерстью чулок загорелые мужественные колени, — так одеты герои добровольческих отрядов, здоровяки, посланные сюда богатством полей и лесов. Набекрень заломив тирольские свои шляпы, они владели жизнью города. С цветами на шляпах и на штыках они торжественным маршем вступили в Мюнхен, и баварская гордость именно их признала спасителями. Им теперь — лучшее пиво, лучшие девушки и восторги горожан.

— К черту всю эту русскую, еврейскую, галицийскую сволочь! Всякого, кто еще не пойман, пристукнуть, истребить, как этого дьявола Эгльгофера, изменника и убийцу, главаря красных банд!

От галереи полководцев до Триумфальной арки, от королевского дворца до Академии художеств протянулась из центра города к северу улица Людовика. Разнообразно великолепие ее зданий. Рядом с Государственной библиотекой, где мрамор лестницы ведет к неисчислимой громаде книг, помещается военное министерство. Сюда этим прозрачным и безветренным первомайским днем приволокли Рудольфа Эгльгофера, кильского матроса, главнокомандующего Красной армией. Синяя блуза и штаны клеш висели клочьями на его сильном красивом теле, и белизна кожи резко подчеркивала кровавые пятна рваных ран. Широкое лицо его умело улыбаться друзьям, но теперь оно жестко и непреклонно замкнулось. Белокурые волосы сбились комьями на его разбитой голове. Взор матроса заплывал туманом и кровью, и предсмертное ощущение, освобождая от пыток, вдруг охватывало Эгльгофера, но вновь и вновь мучительно воскресало его тело, и внезапно яснеющий мозг с пронзительным отчаянием опять и опять фиксировал катастрофу, разгром, смерть.

Его армия, его рабочие батальоны, снявшись с позиций, позорно бежали в Мюнхен, открыв дорогу врагу. Как могло случиться это? Армия требовала наступления. Почему же развалилась она так мгновенно?..

Теперь осталось только повторять сквозь стиснутые зубы:

— Бандиты! Сволочи! Недолго вам!..

Расклеивались запекшиеся в крови губы, складки ложились по углам рта, и каждое слово, протиснутое несдающейся силой, встречалось новыми свирепыми ударами прикладов и кулаков.

Глава военного министерства — столяр Шнеппенгорст. Тот самый Шнеппенгорст, который каких-нибудь три с лишним недели тому назад вместе с независимыми и анархистами объявил в Мюнхене советскую республику. Рожденная не на фабриках и заводах, не на улицах и площадях, а за зеленым столом заседаний, не возглавленная единой, крепко организованной партией пролетариата, созданная провокационными планами, истерической демагогией и фантазерством, она заранее обрекала на гибель все, что было революционного в Баварии. Коммунисты восстали против такой советской республики. На бурном сборище вот в этом самом здании протестующий голос Евгения Левинэ заглушался неистовым свистом и возмущенными ругательствами. Громче всех негодовал Шнеппенгорст.

Прежнее правительство с Гофманом во главе убежало на север, в древний город Бамберг. Военный министр Шнеппенгорст не убежал. Он остался в Мюнхене. Крикун и самодур, он врезался в самую гущу событий. Он ругался и кричал, как в споре о крупном заказе, который конкуренты вырывают из рук. Он выполнит этот заказ лучше всех! И уже пугливые конкуренты дорожили им: