Виктор Ильин - Повести

— Поверишь, нет, а ведь я все как лучше хочу. Приноравливаюсь, прицеливаюсь, хвать — все наоборот, — Костюха сокрушенно вздохнул, принялся разравнивать песок. — А вот сны мне зато хорошие снятся… Будто сильный я, красивый. И дом у меня лучше всех в Мурзихе, и жена как пава… А проснешься — слезать с печки не хочется.

— Несуразное ты чего-то несешь, — отодвигаясь подальше от пахнувшего жаром костра, сказал Иван. — Вовсе несуразное. А ну-ка все мы легли бы да сны глядели? Что тогда? Кто бы рыбу ловил, землю пахал, на заводе работал? Вот то-то и оно… А к работе сызмальства приучаться надо. Ты думаешь, зачем я Серегу сюда взял? Матерный лай слушать или комаров кормить?

— Да это я все знаю, Иван Сергеевич. — Костюха принялся пересыпать песок из ладони в ладонь.

— Знаешь, а не делаешь. Это саботаж называется. Не зря тебе, видно, кличку-то Саботажник дали!

— Вот и нет! — Костюха оживился, заерзал на песке. — Вовсе зря. Язык-то без кости… А получилось это опять же от моей сговорчивости. А ты или не знаешь? Хотя да, ты же в это время на действительной был. Постой, дай бог памяти, когда же это? — Он задрал лицо, закрыл глаза и принялся шептать, загибая пальцы: — Ну да, точно, в тридцатом году это было… Сплошная коллективизация шла…

А произошло тогда вот что.

В ту пору как раз в Мурзиху приехал уполномоченный. Собрал приезжий правление и речь держит. Кончил говорить, отпустил народ и спрашивает председателя:

— Небось у вас и саботажники есть? А?

Председатель отвечает:

— Нет, не слыхивал.

— Да как же так — нет? В других местах есть, и у вас должны быть.

Мнется председатель, свое твердит:

— Да ведь надо поглядеть… Может, и есть.

— Вот что, председатель, — сказал приезжий. — Сейчас давай мне лошадей, я поеду к соседям. Через пару дней вернусь. К тому сроку чтоб у меня все в ажуре было! — И пальцем погрозил.

Понурился председатель. Но делать нечего, с утра нарядил караульщика народ собирать.

На собрание пришли все, благо еще сев не начинался. Женщины, которые помоложе да побойчее, норовили вперед сесть.

— Будем саботажников выбирать, — сказал председатель, — начальство приказало. Кого назначим, мужики? Как скажете, так и будет.

— Деда Быбыкина, — зашумели мужики, — он грамотный.

Дед встал, бороденку в комок, отказываться начал для вида, а потом согласился:

— Послужу, коли опчество доверяет!

— Есть один, — толкует председатель, — да вдруг мало?

— Костюху Пряснова, — кричит холостежь, — он тоже писать умеет!

— Ладно, — кивает председатель. — Проходит.

Тут женщины заволновались:

— А где равноправие? Нашему брату дорогу не загораживайте! Клашку Савинову желаем.

Одним словом, еле поладили, договорились, что изберут в саботажники всех троих.

Сход разошелся, а председатель повел эту троицу в правление и деду Быбыкину ключи отдал.

«Черт его знает! Может, он главнее меня начальством будет», — подумал при этом.

Наутро дед Быбыкин обрядился в чистую рубаху, голову лампадным маслом сказал. Костюхе мать за ночь сшила парусиновую сумку, он с ней пришел, а Клавдия повязала кумачовую косынку — знай нашего брата.

Сидят день, сидят второй. От скуки в домино постукивают. Вернулся уполномоченный — и к председателю:

— Нашел?

— Так точно!

— Где они?

— Да сидят.

— Уже? А караулит ли кто?

— Да нет. Куда денутся?.. Свои ведь.

Приводят саботажников.

— Саботажники? — спрашивает начальство.

— Они самые! — за всех отвечает дед Быбыкин.

— Чем занимаетесь?

— Да пока ничем. Ждем указаний.

— Давайте подводу. Отвезти их надо куда следует! Там разберутся, чьих указаний ждут, — распорядился уполномоченный.

Дед хотел было сбегать за харчами, но уполномоченный загадочно так усмехнулся и промолвил:

— Не беспокойтесь! Пища там грубая, но добротная.

Повезли их в город. И неизвестно еще, чем бы дело кончилось, если бы не повстречался в том доме, из окон которого небо в крупную клетку кажется, парень родом из Мурзихи.

— Ба, — изумился он, — земляки! Какими судьбами?

— Да мы саботажники! — охотно поясняет дед Быбыкин.

Ну, земляк быстро разобрался, в чем дело.

— Дед Быбыкин давно уже дубаря врезал, Клашка Савинова в Перми живет, а я вот здесь обретаюсь, один за всех эту позорную и вредную прозвищу ношу, — закончил свой рассказ Костюха. — А ты говоришь… Я, Иван Сергеевич, все понимаю, только вот получается у меня шиворот-навыворот, затылком наперед.