Степан Сарыг-оол - Повесть о светлом мальчике

Пока мы разговаривали, подскакали четыре всадника, спешились и быстро вошли в юрту Мукураша. Через мгновенье вышли уже впятером, вскочили на лошадей и ускакали. За спинами у них были ружья.

Бабушка вышла следом, молча покачала головой, глядя туда, где скрылись всадники, а после долго молилась. Наконец она сказала нам:

— Дети, овечек гоните вверх на гору. А в обед обязательно пригоните к юртам. Теперь и двуногие могут ополовинить стадо или вовсе угнать, не хуже волков… Вот житье настало…

Тусклый серый цвет ранней весны в степи, наконец, сменился праздничным зеленым. Кончилось время черного чаепития, коровы снова начали доиться, теперь во всех юртах досыта едят простоквашу, творог, молоко. Лица ребятишек порозовели, а вокруг губ не сходили белые разводы от засохшего молока. Скотина тоже стала заметно красивее: клочкастая тусклая шерсть вылиняла, висела, колеблемая ветром, на кустах колючего караганника, а животные покрылись короткой блестящей шерстью, стали резвые, игривые, бока их округлились. Овцы с нетерпеньем ждали, когда же хозяева снимут и с них зимние шубы. Наступила пора стрижки овец.

Но, несмотря на тепло и обилие пищи, не было радости и легкости на душе у людей, как обычно в эту пору. Черная туча тревог все еще реяла над нами.

Однажды, когда дядя Шевер, заняв пустую юрту уехавшей на стрижку овец родственницы, приступил к каким-то таинственным занятиям, я тоже пролез в эту юрту и уселся в уголке, следя за тем, что делает дядя. Дядя чистил ружья, проверял порох в патронах, тряс их около самого уха, вытирал и аккуратно складывал в мешочек. Рядом с ним лежала его верная кремневка, до блеска отполированная временем. Сейчас было самое время добычи маральих пантов. Если бы дядя делал это в прежние годы, каждый бы, взглянув на него, подумал, что все помыслы дяди Шевера сейчас далеко в горах. Теперь же трудно угадать, где его мысли, на какой горе, о каком звере подумывает он… Я вертелся вокруг дяди, точно охотничья собака, увидевшая, что хозяин взял ружье. «Милый, хороший дядечка, на охоту собираешься? Это хорошо, хорошо, если так, это здорово! Далеко ли путь твой ляжет? Есть ли у тебя на примете добрый помощник?.. Надо же кому-то позаботиться о тебе, когда ты усталый возвратишься, костер разжечь, чай сварить. И зверя надо кому-то гнать на тебя… Не оставляй меня, дорогой дядя! Сердце разорвется, если ты не разрешишь сопровождать тебя», — хотелось мне крикнуть, как бывало. Но заговорил я совсем не так, как в прошлые годы, когда видел сборы дяди:

— Дядя Шевер, скажи мне: что же на самом-то деле происходит вокруг? Кто в вас стрелял в Улан-Коме? Одни говорят: китайцы, а другие спорят: русские. А еще мы слышали, что это были ученики хуре — будущие ламы! А пятерых наших людей убили монголы. Что же тут можно понять, кто с кем воюет, а, дядя?

Дядя посмотрел на меня долгим испытующим взглядом, словно хотел убедиться, я ли это так смело веду беседу. Как два скакуна в узком ущелье, сошлись его черные брови, но путь им преградила глубокая складка. Задумался. А потом вдруг слегка улыбнулся, его брови превратились мгновенно в веселых черных бабочек, разбросивших свои крылья, он опять начал заниматься своим делом.

— Вот вы, оказывается, какие любознательные молодцы! А кто вам сказал, что мы воюем? Разве идет война где-нибудь? Я не слыхал.

— Вот так здорово! Еще спрашивает! Всюду, в Западном и в Южном Танну-Оле, и русские, и китайцы, и монголы — все стреляли друг в друга. Да что ты думаешь, мы совсем маленькие, что ли? Разговоры слышим, уши есть! Говорят, будто еще не то будет, тувинцы с тувинцами скоро воевать начнут, как русские с русскими воюют! Это что за чудо такое?

— Хм! — удивился дядя. — Значит, вы так и есть мальчишки несмышленые, раз все еще ни в чем не разобрались! Разве с вами можно разговаривать как с мужчинами?

— Когда в стране война начинается, мальчик, хотя пусть он в люльке лежит, на спину ее взвалит да на войну пойдет!.. Что не поймет, не сумеет — у старших спросит, они научат. В сказках так славно рассказывается, что мужчины не таятся, а и меньших ратному делу обучают. Ведь говорят же: «Если отец упадет — сын на его место станет». Если бы дядя мой погиб в бою, его место должен занять Арандол!

— Настоящий мужчина кое-что понимать должен. Мысли свои в такое неспокойное время держать там, под котелком, — Шевер постучал мне по лбу, — слова по ветру не с каждым встречным развевать! Даже схитрить иногда неплохо, простачком прикинуться, словно ты ничего-то ничегошеньки и не понимаешь. Вы же во взрослых мужчин превратиться захотели, а сами своими языками на сухой траве пал пускаете! Болтовней панику подняли, в глушь, людей откочевать заставили! Вы точно необученная собака: чуть учует дичь или просто шум какой-то, давай вовсю брехать, требовать у хозяина, чтоб он ее с поводка спустил. А куда бежать, за кем, в какую сторону — сама не знает. А зверь не дурак, дожидаться не станет. А настоящая охотничья собака, если учует кого, к земле прильнет, дышать перестанет, даже уши прижмет к голове, чтоб ее совсем не видно было, и только глазами у хозяина разрешенья просит. Хозяин вперед ползет бесшумно — и она крадется. А если хозяин покажет куда рукой, туда она и помчится послушно, пусть даже чует дичь в другой стороне — она потом обежит и нагонит. Но вначале не ослушается хозяина. Залает она лишь тогда, когда настигнет зверя, а издали брехать зря не станет. Вот так-то, дружок. — Стараясь отвлечь мое внимание, дядя заговаривал мне зубы.