Степан Сарыг-оол - Повесть о светлом мальчике

Выручила меня, как всегда, удача. Когда меня все-таки вызвали на допрос, в эту же комнату привели белого офицера на очную ставку. Едва он меня увидел, как начал ругаться и плевать, крича, что я главный виновник и нарочно завел их в ловушку. Тогда красный командир сказал: «Этот бедняга пострадал напрасно. Он не только не виноват — наоборот, он нам помог сильно!.. Теперь уже тепло на дворе, ехать домой ему жарко будет. Дайте человеку нужную одежду, коня и отпустите с благодарностью…»

Тут перед мужчинами появились большое деревянное блюдо с дымящейся бараниной, суп и большой медный чайник с зеленым чаем. Тарачи и дядя Мукураш принялись с аппетитом есть, а я побежал к дружкам передать им рассказ Тарачи и поделиться своими мыслями про красных и белых.

В такие беспокойные путаные времена у кочевников есть преимущество: они могут вдруг исчезнуть со всем своим хозяйством, со скотом и семьями. А на прежнем месте останется лишь черное место от стоянки. Сегодня живут в Западном Амыраке, завтра окажутся на вершине Таннуольского хребта, через день, глядишь, раскинули стойбища где-нибудь в тихом логу Овюрского Амырака.

Вот и я встретил весну 1921 года в Овюрском Амыраке. Эта весна для овюрцев оказалась нелегкой, голодной. Мужчины и верховые лошади исчезли из аалов. Порой, правда, они приезжали к своим семьям ночами, тайно, так что даже соседи не замечали. Чем они занимались на стороне, никто не знал.

Иногда вечером мужчины сидят преспокойно, ведут неторопливую беседу, а назавтра и след их простыл, словно и не бывали совсем тут. Хорошо, если хозяин юрты появится через несколько дней или через несколько месяцев. А бывало, и вовсе не возвращались или возвращались, но в таком виде, как бывает скотина, каким-то чудом отбившаяся от волков, когда, истекая кровью, добирается до своего стойбища, а добравшись, даже стонать вслух боится.

Вдруг давно знакомые люди сделались совсем непохожими на себя, будто это и не они вовсе. Смотришь, таскают постоянно за собой ружья, а разговор ведут словно бы и на нашем языке, да ничего не понять из отрывочных таинственных фраз. Разговор этот скорей напоминает пулю, загнанную в ствол, готовую к выстрелу. От коновязей далеко не отходят, всегда куда-то торопятся, скрытничают, настороженно оглядываются. А если уж сядет на лошадь, то словно птица вспорхнет, карьером помчится, а когда подъезжает к своему аалу, так, словно волк, осторожно подкрадывается, долго всматривается в каждого человека и в каждый кустик. Но большей частью сидят они где-нибудь на высоком месте, будто беркуты высматривают добычу.

Однажды вечером дядя Мукураш встретился со своим другом Орус-Хунду. Они чистили и смазывали ружья, а наутро, когда я проснулся, уже ни оружия, ни их обоих в юрте не оказалось.

Я огорченно подумал, что меня считают еще мальчишкой и ничего мне не доверяют.

— Тетя, а где же дядя с Орус-Хунду? — спросил я.

Тетка ответила шутливой поговоркой:

— Хоть знаю — не скажу, хоть скажу — да не все до конца.

Мне стало еще обидней, что даже женщина меня считает совсем несмышленышем, а тетка заметила мое огорченье и засмеялась:

— Зачем спрашиваешь? На то они и мужчины! Небось по аалам скачут, красуются, хвастаются, какие они наездники. А может, по горам да по лесам волков гоняют… — Но при этом она как-то тяжело вздохнула, а по лицу ее пробежала тень. — Хватит болтать! Лучше намочи ячменной муки кипятком да поешь. Пора уж козлят отлучать да коз выгонять пастись. — И немного погодя добавила: — Не забывай одно: рыжего коня надо крепко держать за костяным забором!

Прошло несколько дней, и дядя появился так же внезапно, как и исчез. Лицо его сильно обветрело, оно потемнело, как кора лиственницы, глаза красные, усталые, и конь сильно отощал, даже седло и войлок под ним говорили о большом переходе. Главное же, в юрте появились какие-то странные запахи.

Утром, когда дядя встал, я нарочно приветствовал его так, как приветствуют охотника, возвратившегося с удачной охоты:

— Ужа! Курдюк мне!

— Кш-ш! — остановил меня дядя, приложив палец ко рту: — Понял?

— Разве не знаешь, он же ведь настоящий бук! — сказала тетка, помешивая в большом котле только начинающий закипать чай. — Как только проснулся, так и пошел носом водить по юрте! Ладно, держи, хитрая лиса! — Тетя положила в мою руку с таинственной миной кусочек настоящего сахару!