Степан Сарыг-оол - Повесть о светлом мальчике

Этой ночью повторилось то же самое. Долбанма вдруг вскочила, зажгла лампадку у икон и стала отвечать своему нареченному совсем спокойным тоном:

— Общей судьбы у нас быть не может. Лучше послушайтесь моего совета, просватайте себе человека по сердцу, чем мучиться со мной всю жизнь! Я вас предупредила.

Муж сидел разъяренный, с затуманившимися глазами, тяжело дышал, словно переплыл три реки и перемахнул три перевала без передышки.

— Раз ты такой человек, почему раньше своим родным не сказала? Зачем сюда приехала?

— А разве вы не помните наш разговор перед Утесом, когда вы меня остановили?

— Дурак я был, другой бы тебя из рук не выпустил!

— Ничего, если бы дело пошло хуже, мне бы нашлось, чем успокоить вас…

Долбанма вынула из-под подушки нож с прозрачной, как янтарь, рукояткой и длинным, в две четверти, лезвием. Она поворачивала его и так и эдак, будто любовалась игрой света на металле. А молодой муж злобно сказал:

— Ты меня не пугай!

Но отодвинулся от Долбанмы.

— Это вы пытаетесь меня запугать, — отвечала Долбанма. — А я хватаюсь за гриву последней надежды. Вы мужчина, вы старше меня. Пойдите к своим родным и скажите, что вам не хочется жить со мной. А подарки пока все в целости, даже масть их не изменилась. Нужно просто разменяться обратно…

— Нет! Я этого сказать не могу, не сходи с ума!

— Это мое последнее человеческое слово к вам. Теперь мы на всю жизнь враги. А приближаться ко мне не советую, вон живой человек лежит, — закончила свою речь Долбанма, указав на меня.

После этого разговора муж Долбанмы в юрту к ней больше не заходил, даже в аале стал редким гостем: пьянствовал где-то в дальних аалах у родни, а про Долбанму говорил всем, что она глупенькая и ему на нее смотреть противно. Мы с Долбанмой радовались, а родственники мужа жалели бедную невестку.

В конце концов у меня здесь появились неплохие товарищи, я пас с ними лошадей, а ночами ездил в соседний аал на камланье шаманов — там обычно собиралась молодежь. Однажды вечером несколько девушек нашего аала пошли в лес за хворостом. С ними отправились и мы с Долбанмой. Тут впервые Долбанма запела. Я радовался, слушая ее, и горевал одновременно — уж очень грустные выбирали девушки песни. Когда кончили петь и утерли слезы, одна из девушек вдруг сказала:

— А что ты боишься? Раздуй кузнечным мехом свой халат на лихом коне — да домой, к маме!

Эта мысль запала в голову Долбанме, и я, конечно, стал помогать ей. Без особого труда я сговорился с одним пареньком. Он согласился поймать, в степи наших лошадей и отвести их незаметно в лес. Я же тайком притащил туда седла.

В этот вечер Долбанме долго пришлось развлекать гостей, пока, наконец, они, заметив явно сонливое состояние хозяйки, не ушли. Долбанма быстро уложила все вещи в переметные сумы, и мы отправились.

Когда мы вошли, наконец, в лес, то совсем задохнулись от волнения, хотя нас никто еще не хватился, да и не мог хватиться до завтра. Я перекинул сумы за седло, крепко привязал их, и мы тронулись. Лошадь Долбанмы я держал за недоуздок, боясь, как бы нам не потерять друг друга в лесной чаще и темноте.

Миновав лес, мы пустили лошадей на полную рысь. Те, видно, тоже почуяли, что мы тайно скрываемся и спешим домой, они бежали дружно, без понуканья, ступали легко, словно ситом сеяли. Было тихо, только бусы да разные украшенья Долбанмы приглушенно перешептывались между собой да еще наши стремена, касаясь друг друга, тоненько звенели. Иногда какая-нибудь одинокая звездочка, отбившись от других, стремительно летела вниз, и мы дружно взглядывали на небо. Чем дальше мы отъезжали от аала, тем больше успокаивались сами и лошадям давали роздых, пуская их то рысью, то шагом. На душе у меня становилось все легче и радостней, будто, едва мы доедем до родного аала Долбанмы, все ее страданья кончатся и она снова станет не невестой, а просто девчонкой, подружкой, участницей наших общих игр. А то, что осталось позади, забудется, погаснет, как лесной пал, растает, как дурной сон.

Я ехал и пел: «Она родилась в чужой юрте, у незнакомых мне людей, почему же теперь она стала для меня моей душой и сердцем?..»

Слишком уж много удивительных событий стало происходить в наших краях, люди не успеют одно обсудить, а тут еще что-то случается, да такое, что кожа на спине ныть начинает, а глаза косят в сторону гор и леса — не уехать ли от греха подальше?.. Не успели как следует обсудить побег Долбанмы от нелюбимого мужа, как новые вести приносят путники. Теперь говорят, что в Овюре скоро начнется большое судилище. Из Улястая прибывают большие чины судить тувинских конокрадов, а вообще-то все это задумано, чтобы свести счеты с теми, что на полевых работах прошлой осенью и весной очень язык распускали. Будто бы против них и свидетели имеются.