Варлен Стронгин - Вечный всадник

— У тебя тетка в Москве? — спросил по дороге в аэропорт Васьков.

— Бабушка.

— Тебе устроиться проще. У меня бронь в гостинице. Но все равно волнуюсь.

— Бронь другому не отдадут. Не имеют права.

— Не имеют… У нас на оборудование тоже фонды кончились, а я за ними еду. Кто-то где-то, наверно, тоже волнуется. Жизнь прожить не поле перейти. Старая пословица, а живет.

— На то и пословица. Народ всегда смотрит в корень.

— Смотрит.

— Через три часа прилетим.

— Погода летная.

— А как в Москве?

— Около нуля.

Самолет почти по расписанию взмыл в небо, внизу остался город, замусоренный аэровокзал с ожидающими вылета пассажирами. Кто-то из них дремал на лавках, кто-то устроился на полу, съежившись в калачик, чтобы уступить место другим, не менее уставшим людям. Какие-то города не принимали, откуда-то еще не прибыли самолеты. Люди в аэропорту мучились часами, днями, сутками. В аэрофлотскую гостиницу не пускали даже больных и матерей с малолетними детьми, и кто в ней живет, всегда было загадкой, но зато со стен аэровокзала с рекламных плакатов на людей глядела улыбающаяся стюардесса, стройная, красивая, в форменном костюмчике, в элегантной пилотке, олицетворяющая собой порядок и благоденствие, которые гарантировались желающим приобрести билеты на воздушные рейсы. Задержки самолетов объясняли непогодой, техническими причинами, а смотревшие в корень люди утверждали, что не хватает горючего, из-за чего мы и в тайгу пробираемся, и в тундру, и в море.

— Должны дать фонды! — сказал Васьков, когда машина набрала высоту. — От нашей работы сейчас зависит многое!

— Вроде должны, — неуверенно произнес Лешка, думая о том, откликнется ли на его просьбу Сергей Вощихин. Лешка представил себе улыбающееся, открытое лицо певца и успокоился.

— Пока нам везет. Даже вылетели без задержки! — улыбнулся Васьков и, откинув спинку кресла, закрыл глаза.

Лешка тоже попытался уснуть, но сразу не смог, вспомнил последнюю встречу с Зинкой, когда он снова плелся за ней по тротуару, она опять отвечала односложно, как бы делая одолжение, и тот вечер, когда они были на концерте известного композитора, показался случайным, и доброе расположение Зинки, видимо, нужно было отнести не к Лешкиным заслугам, а к песням и обаянию композитора, и, чтобы такой вечер повторился, как минимум, требовался приезд Сергея Вощихина.

Подлетая к Москве, самолет пошел на снижение, и в иллюминаторе, как под увеличительным стеклом, перед Лешкой стали вырастать кварталы новых современных зданий, полоски улиц и квадраты скверов. К этой картине не подходило слово окраина, в обычном понимании, со старыми уютными домиками, серыми покосившимися бараками, бесконечно длинными складскими территориями и заброшенными железнодорожными путями. Открывшиеся взору дома могли украсить центр Нефтеярска, и Лешке подумалось, что, наверно, нелегко человеку из дома со всеми удобствами выбраться на Север в продуваемый ветрами и метелями вагончик, где трудно повернуться, но нужно жить и быть готовым к еще более тяжелому быту. Для этого требуется характер и решительность Тихонова, махнувшего к ним из центра, из Питера, как он называл свой город, нужно не страшиться совершить поступок, который может перевернуть жизнь. Когда Лешка пришел на буровую, Тихонов в первые дни присматривался к новичку и его поведению, а потом однажды в обед подсел к Лешке за столик и стал объяснять, что человек проходит на Севере две акклиматизации. При первой привыкает к новому климату организм, а при второй человек привыкает к новой пище, к новому быту, к суровости здешней природы, а главное — к умению бороться с ней. Тихонов рассказывал, что когда первый раз ветер повалил его на землю, то он растерялся от неожиданности. Раньше никогда с ним такое не случалось. Встал, но снова повалил его ветер. Тогда он понял, что порыв ветра нужно переждать, потом вставать, падать и идти снова — и так все время. И ни в коем случае не поддаваться унынию и лени. Утром особенно неуютно, холодно, хочется спать, тянешь до последней минуты, но надо заставить себя оторвать от сна еще пятнадцать — двадцать минут на зарядку и бритье. Ветер обжигает бритое лицо, кажется, что заросшим оно будет меньше страдать от ветра и морозов. И, мол, не случайно северные звери покрыты толстой шкурой. Но ты человек, ты должен сохранить человеческие привычки, выглядеть аккуратно и красиво даже на Севере. И не будет тебе легче под смерзшейся бородой, под сосульками, вырастающими на усах. Будь всегда человеком, и ты быстрее привыкнешь к Северу.