Варлен Стронгин - Вечный всадник

— А как же ваша свадьба? — вырвалось у Лешки, бывшего не в силах скрыть изумление. Мечта посмотрела на него с улыбкой и кокетливо произнесла:

— Какая свадьба? Я еще не встретила достойного человека, которому могла бы доверить свою жизнь!

— Простите, — продолжал Лешка. — А что же было на сцене?

— На сцене я играла невесту. Вам понравилось?

— Понравилось…

— А мне не очень. Я сегодня была не в форме, и платье мне мешало, опять взяли не мой размер.

— Где взяли?

— В ателье проката. В прошлый раз взяли сорок четвертый, а сегодня сорок восьмой, а мне нужен сорок шестой. Платье было велико. Вы заметили?

— Не заметил. Все было прекрасно. Только…

— Только что, говорите, не стесняйтесь!

— Не стоит, может быть.

— Нет, скажите, меня интересует именно ваше мнение.

— Все хорошо было, — смущенно сказал Лешка, — но зачем было нужно разыгрывать?

— Кого?

— Нас. Мы верили, хлопали, желали счастья от души!

— Ну и чудесно. Значит, задумка режиссера вполне удалась!

— Теперь я понимаю. Но все-таки… Мы за вас так порадовались. Думали — какая хорошая пара! И жених был симпатичный.

— Этот получше. Из ГИТИСа. А вчера был из циркового училища. Вышел на сцену и стал строить рожицы, как клоун. Представляете, что творилось в зале?! Пришлось его заменить. Вы уходите?

— Да.

— Вас, конечно, повезет Сергей Вощихин.

— Нет, нам с ним в разные стороны.

— Странно, а может быть, к лучшему. Тогда пойдемте вместе?

— Ага! — не веря происходящему, задыхаясь от волнения, еле вымолвил Лешка, и ему показалось, что он смотрит сказочный спектакль, где играет роль благородного принца, рядом с ним идет прекрасная принцесса, его Мечта, еще более красивая, чем Зинка, Мечта, которая смотрит на него с интересом, нежно, ласково и никогда не обидит его.

Вмиг улетучился неприятный осадок от встречи с Вощихиным, позабылись выходки Зинки, и сама она показалась далекой и полуабстрактной.

— Вы куда сейчас? — спросила Мечта.

«Куда прикажете!» — хотел выпалить Лешка, но сдержался и сказал: «К бабушке», — сказал так по-детски искренне, что Мечта всплеснула от удовольствия руками:

— Вы просто ангел! Как вас зовут?

— Леша.

— А меня зовут Викторией, Викой.

— Викой? А я думал, Василисой или Марьей.

— Почему вы так решили?

— После фильма, где вы играли принцессу.

— О, это была редкая удача! На роли принцесс я подхожу, на другие роли меня берут неохотно, хотя других значительно больше. Вот я и играю невест, снегурочек, зайцев…

— Хорошие роли.

— Не успокаивайте меня. Что может сказать Снегурочка? Что любит детей и Дедушку Мороза. Что может сказать заяц? Что кроме них он еще любит морковку. А невеста, как вы убедились, вообще не говорит ни слова.

— Не огорчайтесь. Вы еще свое скажете. А платье вам шло.

— Ого, Леша, вы говорите комплименты! И ко всему вы еще оптимист!

— В нашем деле иначе нельзя.

— Я понимаю! — с каким-то определенным подтекстом сказала Вика, и Лешка покраснел, настолько проникновенно она сказала: «Я понимаю». Неужели она догадалась, что он буровик и трудится далеко отсюда среди болот и ветров, что ему нужна верная и понимающая его подруга?!

— Может, поужинаем? — осмелев, предложил он.

— С удовольствием, — согласилась Вика.

Лешка быстро поймал такси. Потом, несмотря на позднее время, проник с Викой в переполненный ресторан.

— Как вам это все удается? — загадочно проговорила Вика.

— Удается, — просто ответил Лешка, скрыв от нее, что за проход в ресторан и места уплатил по десятке, да и останавливая такси, раскрыл пятерню, показывая таксисту, что готов уплатить пять рублей.

Лешка заказал икру, осетрину.

— О, вы угадали мои вкусы! — воскликнула Вика. — С вами очень приятно! — «Мне с вами тоже», — хотел сказать Лешка, но сдержался, считая это преждевременным. — Не надо тостов, я не люблю официальщину и знаю, что вам нужно отдохнуть, — сказала Вика.

— Ладно, — согласился Лешка. — Но я не устал…

— Не скромничайте, при ваших перегрузках требуется разрядка.

Они некоторое время молчали, а потом снова разговорились. Лешка рассказал, что был на выставке картин Давида Какабадзе, который в юные годы нашел погибающего от нищеты и одиночества Пиросмани, предложил ему деньги, а тот их не взял, сказав, что художник не может брать деньги от художника, что потом самого Какабадзе долго не признавали, до самого конца жизни, он очень страдал от этого. И очень интересно знать — искал ли кто-нибудь Какабадзе и хотел ему помочь в тяжелые для него годы.