Яков Ильичёв - Сиваш

Антон хрипло кашлянул, со спокойной яростью смотрел на стреляющие корабли: все равно уйдете!

К закату ступили на гальку, усеянную рыбьей чешуей. Причалили и другие лодки. Забрав рыбу и снасти, рыбаки стали расходиться. Антона повел незнакомый великан.

Под землей возле древней Керчи веками добывали ракушечник — легкий пористый камень, из которого сотни лет строился Крым. Брали камень кто как хочет. Под землей получились запутанные, тянувшиеся на многие версты, узкие ходы — без проводника пропадешь! — бесконечные лабиринты. Возник черный сыроватый подземный город с длинными улицами и с улицами покороче, местами в два яруса.

Из подземного города было двести выходов и лазов на белый свет. Снаружи, напротив выходов, желтели безлесные холмы, темнели балки, — удобно обороняться партизанам, удобно и нападать, внезапно выскакивая из подземелья.

— Все выходы сейчас под обстрелом, везде беляки сторожат — не войти, не выйти, — тихо проговорил провожатый. — Некоторые завалены взрывами. Кругом патрульные отряды. Интересуются дорогами, чтобы не пропускать в катакомбы повозок с продовольствием. Но секретных щелей белые не знают. Нет, не знают…

Даль полиловела. Антон и провожатый миновали какой-то сарай, вошли в мелкую балку и двинулись по прямой тропинке. Здесь было тихо. Где-то наверху лаяли псы, вдруг заржал конь. Провожатый показал подбородком вверх на темнеющий размытый край балки.

— Там дорога… В случае чего — умеешь бегать?

Вдруг на краю балки, отчетливые на фоне неба, показались черные силуэты всадников — патруль. Провожатый сказал:

— Спокойно пойдем дальше, они не спустятся здесь, — наверно, выедут в конец…

Фигуры всадников настойчиво плыли параллельным курсом, — наверно, следили. Под ногами слабо белела тропинка. Антон и его провожатый дошли до места, где балка раздваивалась.

— Теперь изо всех сил бежим влево! Если они тут спустятся, будем отстреливаться.

Бросились влево без оглядки. Позади беспорядочно защелкали выстрелы, возле уха Антона взыкнула пуля. Потом стрельба затихла.

В темноте обошли село — без огней, без жизни, — пахло золой и горелой сажей. Куда-то спустились; земля оседала, шорох камешков под сапогами как гром. Минутами притаивались в ночной черноте… Вошли в развалины каких-то длинных строений. Антон то и дело натыкался на низкие, какие-то зыбкие стены. Провожатый сказал:

— Это штабеля ракушечника. Вот мы почти что и дома.

Прислушались. Далеко справа протатакал пулемет.

— Видишь кустик? От него в трех шагах будет щель. Спускайся первым, я посторожу. Там ступеньки, аккуратно, — предупредил провожатый.

И в этот момент земля под Антоном провалилась, он ухнул в какую-то узкую пропасть. Черное небо скользнуло вверх, левую руку рвануло, Антон грохнулся на что-то твердое, — наверно, на камни. Кругом чернота, — значит, он уже в подземелье. Ступил — и снова куда-то грохнулся. Вскочил, что-то мешало разогнуться. Показалось, что левая рука исчезла, Антон не чувствовал ее, взял ее правой рукой, подвигал, словно у куклы.

— Что случилось? — послышался голос провожатого.

Антон привалился к каменной стене. Страшная боль перехватывала дыхание. Словно кто клещами рвал плечо. Мелькнул крохотный огонек, потом появились еще огни, силуэты, тени. Кто-то осветил Антона фонарем. Послышались голоса. Скоро кто-то приволок носилки. Антона понесли. Потом дали спирта, положили на камни, и кто-то, верно врач, потянул и приподнял вывихнутую руку. В глазах заискрилось…

Очнулся — перед глазами фонарь и закопченное девичье лицо. Девушка подала на донышке в кружке воды и хлебную лепешку. День или ночь? Узнал, что день и что представитель подпольного штаба придет из Керчи только ночью. Прибинтованная к телу рука уже не болела. Антон разговорился с девушкой. В подземелье мерцали коптилки, под низким потолком наплывали густые облака едкого дыма. Лица партизан чернели от жирной копоти. Умыться было нечем.

— Больным — и то по ложке, — говорила девушка. — В родничках под землей набежит за час кружка, и то спасибо. А колодцы в балках. За водой ходить туда надо с пулеметами, сперва белых отгонять…

— И много здесь, внизу, народу? — спросил Антон.

— Если с детьми — наверно, тысяча, а может, и две, — отвечала девушка. — И керченские, и крестьяне из окрестных сел, почти все здесь, многие с коровами даже. Но коров кормить нечем, да и есть в темноте они не привыкли…

Из глубины земли донесся глухой стук, будто палкой били по песку.