Яков Ильичёв - Сиваш

— До утра подождем, командующий!

Ненависть и презрение переполняли Фрунзе, он чуть двинул плечом, и рука Каретникова отлетела, словно от толчка. Глядя в сторону, сдерживая себя, не повышая голоса, Фрунзе проговорил:

— Повторяю: выступайте немедленно, утра ждать не будем.

Не обращая внимания на оскорбительные намеки Каретникова, Фрунзе терпеливо и настойчиво объяснил, что идти через Сиваш вполне возможно, полтора часа назад пошли казаки Седьмой кавдивизии: население насыпает дамбу… Сдерживая ярость, Фрунзе говорил с Каретниковым, как с больным, — лишь бы только усилить две дивизии на той стороне, — и под конец еще раз сказал:

— Сейчас же отправляйтесь!

Махновцы снова переглянулись и снова ушли «на совещание». Выходя последним, Каретников взглянул в пустой угол, где только что стоял пулемет, и подмигнул:

— Эге!

— Тип посредственного авантюриста, — довольно громко произнес Фрунзе.

В хате опасались, как бы это новое совещание махновцев не кончилось нападением. Махновцы долго не возвращались. Фрунзе сделал шаг к окошку, взглянул в темноту.

— От собаки нельзя бежать — укусит… Не бойтесь, они не нападут, не посмеют.

«Правда, среди их командиров могут быть авантюристы, возможны провокации», — думал Фрунзе.

Наконец за дверью шаги, вновь появились Каретников и его телохранители, веселые, будто добродушные. Каретников закурил.

— Ну-ка, штаб, покажи, пометим на картах, неясно, куда выходить…

Тут Каретников увидел на столе Ярчевского карты-десятиверстки, а начальнику его штаба вручили трехверстки. Каретников ничего не понимал в топографических картах, он и не догадывался, что трехверстка подробнее и точнее. Ему померещился какой-то подвох, он побагровел и еще резче перекосился.

— Слушай, забери эти карты назад, дай настоящие!

Не стали разъяснять, дали ему десятиверстку. Фрунзе сказал:

— Теперь идите, не теряйте дорогих минут.

— Ладно, командующий, покурим на дорожку, — неожиданно благодушно проговорил Каретников. Он явно тянул время.

Фрунзе встал, побелев, приблизился к Каретникову и зазвеневшим голосом сказал:

— Отданный мною приказ должен быть выполнен вами немедленно. Бросьте курить! Выступайте, или я арестую вас!

Каретников было схватился за кобуру, его приспешники сделали то же, но, встретив холодные, как лед, глаза Фрунзе, Каретников обмяк, рука упала. Ссутулясь, сквозь зубы матерно ругаясь, он как-то боком выломился из хатки.

Через несколько минут явился один из помощников начштаба с известием, что «повстанческая» двинулась, спустилась в Сиваш. В хате все облегченно вздохнули. Фрунзе сел, крепко зажмурился. Время — пять ночи, за оконцем еще горели звезды. На переговоры с Каретниковым ушло больше часа.

…Конники Седьмой дивизии, переходившие Сиваш, взяли значительно правее дневного брода и прошли почти благополучно, утонуло только пять лошадей — сбились со следа. Артиллерия же, как и прошлой ночью, продвигалась очень тяжело. На середине Сиваша несколько первых в колонне орудий с ходу вырвались из жидкой грязи, остальные засели в ямах. Бойцы вытаскивали их на руках, подвозили солому, гатили под пушками дно, осатанели, чуть ли не сами кидались под колеса.

Фрунзе потребовал новых сведений: что на валу?

Около полуночи у Перекопа полки двинулись на последний штурм. Во тьме слева от чумацкого шляха возникло едва слышное, отдаленное «ура!». Оно прозвучало, словно крик проснувшейся озябшей птицы, и, нарастая, мощно прокатилось вдоль рва, поперек всего перешейка от Сиваша до Черного моря…

Несколько часов назад Антон Горин был еще на Литовском полуострове. После ранения, смертельно усталый, заснул на хуторе. Проснулся в повозке. Обоз с ранеными шел на материк, но не в Строгановку (брод залило), а в Перво-Константиновку, через греблю. Антон слышал пальбу, сражение продолжалось. Когда обоз вошел в село, вокруг подвод сбились красноармейцы. Это собралась поддержка штурмующим вал полкам. Послышался высокий голос:

— А ну, сгружайсь, братишечки, — кому помочь? Освобождай повозки, нам ехать в бой… На последний штурм, братишечки! На последний в эту ночь…

От этих слов поднялось в душе волнение, такое, что себя не жалко, вместе со всеми пойдешь и на смерть.

Раненых сгрузили, повозки освободились. Послышалась громкая команда:

— Коммунисты, садись!

Антон, и не только он — многие из числа раненых, оставившие было брички, снова сели.