Яков Ильичёв - Сиваш

— Товарищи, наша артиллерия подошла! — послышались радостные крики.

Возле самого уха затопали сапоги. Командир полка с адъютантом шли вдоль цепи окопчиков.

— Товарищи, будем атаковать! Помочь соседу! Выход со знаменем — общий сигнал.

Когда в степи показалось знамя, Антон с винтовкой в руке легко, с закипающим сердцем, выскочил из воронки и быстрым шагом двинулся по твердой замерзшей целине. Поглядел по сторонам — все шли с винтовками наперевес. Тут же оказался и командир полка.

— Вперед!

Однако ниже горизонта на фоне земли уже возникли белые клубочки — длинное ожерелье дымков. Это стреляли дроздовцы. Антон словно всем телом услышал, как справа и слева от него в цепи прокатилась, повторяясь, команда: «Бегом!» Удобнее перехватив винтовку, он побежал, полетел шагах в десяти впереди всех, недалеко от знамени. Белые дымки на земле — ну и что ж, ну и черт с ними! — стали появляться чаще и одновременно; дроздовцы стреляли залпами. Жутко застучал их пулемет. Позади Антона кто-то ойкнул, тяжело грохнулся наземь, и Антон с внезапно вспыхнувшей яростью на бету потряс винтовкой: «За мной!» Несколько человек — и тот, с тощими усами и бородой, — пронеслись мимо, хлопая полами шинелей. Сквозь свое шумное дыхание Антон услышал новое «та-та-та», у дроздовцев застрочил еще один пулемет. Бежавшие впереди Антона пригнулись, упало еще несколько человек, и вот уже все легли, как сговорились. Знамя куда-то пропало. Антон крикнул:

— Товарищи, не ложитесь!

Вдруг его ударило по левой руке возле плеча, струйка крови вытекла на ладонь, винтовка заскользила. Антон упал на колено, оглянулся. Всё еще лежат… Неужели не понимают того, что так ясно ему? Кончив со Сто тридцать третьим полком, дроздовцы кинутся сюда и задавят. Крик Антона услышали только ближайшие к нему несколько человек. Время уходило понапрасну. Пропавшее знамя не появлялось. Что ж это, если убили знаменосца, неужели некому поднять? Кто его знает, что там случилось.

И совсем уже некогда раздумывать: важный этот бой или не самый важный. И так и этак видно, что всё на кону. Если удержатся сейчас на этом клочке, то возьмут вал, возьмут, стало быть, и Крым, покончат с белогвардейщиной. А если сейчас не удержатся — чтоб удержаться, надо самим атаковать, — то всему конец, черный конец…

Кровь больше не текла из рукава шинели, но Антон чувствовал, что рукав нательной рубахи весь намок. Резко гудел, забивал уши сильный ветер, голоса неслышно. Думалось, лежащие на земле бойцы отчетливо видят его в открытой степи. Однако сам он еле различал на сырой земле серые шинели; верно, и его, Антона, не замечают. Словом, худо без знамени. Иначе сказать, что не дело — без знамени в атаку вставать. «Хоть какой-нибудь красный лоскут на штык, — подумал Антон. — Да где возьмешь его, такой лоскут». Красный материал остался в селе в культпросвете. И тут Антон вспомнил, что его нательная рубаха, конечно же, в крови, ярко-красная. Подозвал к себе ближайшего красноармейца, сам поспешно расстегнул на груди шинель и гимнастерку.

— Давай рви рукав, левый, живо! Рви, тебе говорят!

— Не больно будет, товарищ политрук? Не упадешь тут? — Красноармеец рванул раз и другой, добыл испятнанный красным лоскут и помог нацепить на штык…

С рябым красно-белым лоскутом на штыке Антон сделал несколько шагов вдоль лежащей цепи, затем побежал вперед не оглядываясь.

Сквозь гудение ветра он услышал позади и с боков топот и «ура!»…

Закружилась голова. Антон заспотыкался, упал. Мимо проносились полы пахнущих землей и горелым тряпьем серых красноармейских шинелей. Вблизи послышались выстрелы? Но скоро звуки боя удалились, ослабели.

С холма недалеко от хутора в степь скатилась наша кавалерия, налетела на дроздовцев слева. В это время и от берега Сиваша пошли соседи, полки Пятьдесят второй дивизии: и там «ура!». Дроздовцы отступили.

Антон сидел на земле. Близко у глаз топорщились коричневые, мертвые былинки, по голым гладким местам, подгоняемые ветром, проносились летучие струйки пыли, ветер беспрерывно гудел в ушах, звенело в голове.

Легкораненые ушли на хутор, Антон сказал, что и он сейчас пойдет, отдохнет только. Двое остались с ним — за компанию, туго перевязали руку у плеча. Рана была хорошая: рука свободно двигалась, и даже не очень было больно.

Скоро подкатила повозка.

— Садись, товарищ политрук, — сказал ездовой.

— Не валяй дурака, заберем тяжелых, — ответил Антон. — Я вполне на ногах. Мне бы только попить, фляга пустая.