Яков Ильичёв - Турецкий караван

— А если к власти в Анатолии придет оппозиция, Рефет?

— Слишком много причин толкают турок к дружбе с нами. Что будет с Кемалем, если король возьмет Ангору? Что бы ни было, война за независимость на этом не кончится. Я хочу сказать — в случае поражения сейчас…

— Георгий Васильевич, вполне сознаю, что без союза с народами Востока наше социалистическое дело немыслимо. Стало быть, помощь борющейся Турции — наш не только моральный, но самый естественный, соседский интерес. Как член Цека, я полностью поддерживаю обещание помочь оружием и золотом. И думаю вот, как бы добиться решения, изыскать, получить какую-то сумму и отвезти в счет тех обещанных десяти миллионов… Обещание надобно выполнить. Верно? Ведь турки проливают свою кровь…

— Это все так, — задумчиво проговорил Чичерин. — Да где взять?

— Чрезвычайно интересуюсь личностью Мустафы Кемаль-паши, — сказал Фрунзе.

— Прочтите его письма. Особенно первое — к Ленину. Его декабрьскую радиограмму Ленину… Султанский двор ругает Мустафу дьяволом. А он отвечает: если дело независимости этого потребует, то я и дьяволом стану!

— Есть один вопрос, филологический, что ли. Знаю, члены ангорского правительства называют себя «векилями», на французский переводят — «комиссар», а можно и «министр». В нашей переписке — как?

— «Комиссар». Это импонирует им.

— Кружатся еще тысячи вопросов у меня…

— Обстановка меняется без спроса, вот и вопросы! — засмеялся Чичерин. — Зато политика наша постоянна! Пожалуйста, скажите там, пусть держатся так же. Закавказские республики на произвол не отдадим. Если вновь о Батуме заговорят, то пусть не забывают: не согласимся на пересмотр уже утвержденного Московского договора. Батум принадлежит Советской Республике! Пусть князь Карабекир-паша, командующий Восточным фронтом, не смотрит на Кавказ, как лиса на виноград…

— А ведет армию на Западный фронт…

— Если же заговорят о нашем торговом соглашении с Англией, то пусть не подозревают нас и поймут: Англия надеется торговлей убить Советскую власть, остается враждебной не менее, чем Штаты, которые заявляют, что никогда не признают нас! Напомните, пожалуйста, о двойной политике Англии: одной рукой подписывает договор, а другой — снаряжает антисоветские армии. Впрочем, турки это знают на своем опыте, говорят: «Ангору бьет греческая перчатка, но в ней английская рука». Неплохо сказано!

Распрощались, и Фрунзе ушел.

Август, 1921

…Вам поручается сообщить турецкому правительству… чтобы предоставило полную возможность Фрунзе выполнить свою задачу. Его назначение должно подчеркнуть тесную связь Советских Республик с Турцией, и факт поездки такого видного лица, притом главкома, в Ангору в момент поражения должен произвести эффект.

Ввиду Ваших указаний на финансовую катастрофу, я зондирую почву, не удастся ли теперь послать вторые пять миллионов золотых рублей. При наших затруднениях… это нелегко, но я прилагаю усилия.

…Еще раз повторяю, что мы базируемся не на мимолетных ситуациях, а на длительных исторических силах, и поэтому не только не ослабляем наших тесных отношений с Турцией, но, наоборот, усиливаем их. Турецкая национальность не погибнет, и национальное движение достаточно сильно, чтобы в конце концов одержать верх, если даже будут временами капитуляции верхов перед Антантой.

То была главная мысль. Скажем, бывший векиль иностранных дел Бекир Сами-бей совсем уже тесно сошелся с Антантой…

В августе солнце разило все живое на Малоазийском плоскогорье. Будто недостаточно было огня от ружей, бомб. Сабельные вспышки ослепляли солдат. Раскалились склоны холмов, уложенные телами павших.

Греческий король Константин под зонтом въехал в древний Эскишехир, бросил своим войскам клич: «На Ангору!» И вот его авангард уже у реки Сакарьи.

Турецкая пехота вместе с кавалерией весь день двадцатого с криками «Алла!» то и дело бросалась в контратаки против воинов в белых чулках с помпонами — кипело сражение…

Закат обагрился, тут же и погас, фиолетовым стало небо, затянуло торчащий минарет мечети Дуа-Тепе, в селении, где главная квартира турок. Ночь накрыла землю, и оборвались крики, пальба. Тоскливо заскрипели цикады, стало холодно, запахло майораном — душицей, диким чесноком. Глухой голос верховного главнокомандующего Кемаля где-то во мраке:

— Адъютант, подойди! В Дуа не поеду. Ночую в поле…