Наталья Головина - Помню тебя

Дальше нужно было обзванивать, напоминать и требовать ответов на запросы… Всем этим мог бы заниматься каждый, имея под рукой толковую инструкцию, которая, будь она принята к четкому исполнению на местах, срабатывала бы и без усилий их отдела. В сущности, они «утрясали» и «выколачивали» то, что должно было приходить само, по логике дела.

Подлинным вдохновением тут обладала та же Мила. Она знала лично почти всех, от кого что-то зависело там, в местных управлениях, и как много меняло ее приятное и свойское: «Сергей Евсеевич, милый, здравствуйте! Ваша триста одиннадцатая мне буквально не нужна! Дайте по новой форме. Ну, поручите Ниночке Михайловне… И все же я надеюсь — от вас к семнадцатому!» За этим стояло: при случае содействие тому же Сергею Евсеевичу в институте или в главке. Словом, люди приятные и легкие всегда способны договориться… Не то была плаксивая Лида Черемная или Петр Федорович Хорошков со своим тяжеловесным: «Вы мне ответите за это!»

Работали в отделе в основном люди случайные. Всех их в обычном для него снисходительном тоне завотделом звал на планерку: «Товарищи девочки!» — и величал в телефонных разговорах «моя канцелярия». Все это были люди нередкие в разнообразных сопутствующих отделах НИИ: так и не почувствовавшие тягу к своему и единственному делу, удобные как раз исполнительностью от сих до сих. Несчастливые? Они, пожалуй, согласились бы, хотя и не думают о себе так определенно. Неудачники? Большинство ухватилось бы за это внутренне как за самооправдание, но и ополчилось бы на произнесшего это. Одно дело — сегодняшнее состояние, и другое — результат и итог, вероятный прогноз… Каждый имел свои житейские основания держаться за отдел, а также считать себя здесь нужным. Что поделаешь, современная наука плодит немало рутинной работы и сопутствующих отраслей, и этим должен кто-то заниматься. Впрочем, в отделе была почти домашняя, без мелочного надзора обстановка.

Вот Мила Петровская работала здесь потому… потому что так сложилось. Она объяснила Инне: нужно было пристроиться куда-то после диплома и замужества. Потом появились дети, и небольшая нагрузка в отделе стала удобной. С четким математическим умом и практической сметкой, она была слишком женщиной по строю чувств. А ведь окончила сложнейший физико-технический. Были и другие пути. Жалко, что пришлось осесть в отделе. Кстати, там же, в физтехе, преподает ее муж. Он рассказывал: там одного очень перспективного дипломника, Говорова, оставляли в свое время на кафедре — так, на подхвате. Тот сбежал в Новосибирск по распределению. Все даже возмутились… А ведь не пропал и блестящим теоретиком становится.

Так мелькнула весть о Говорове. Инна удивилась — тесен все-таки мир. Но особенно это ее не затронуло. Толя-Толик, вот теперь «теоретик», окончательно переместился в какой-то недоступный для нее мир.

Так вот, их отдел выставок… Объяснила ей это однажды та же Мила, которой, может быть, одной изо всех здесь было доступно независимо и неробко выделить общий смысл их деятельности.

— Примерно так. С успехом пропагандируем. В то время как в отрасли уже накоплено столько технических средств, что мы способны вычерпать и выскрести все ресурсы. Рекламируем и внедряем… когда надо бы бить тревогу. В принципе новые методы искать.

Говорила она это с вялой усмешкой и казалась особенно усталой и опустошенной. Но странно, что именно эта внутренне усмехающаяся Мила куда больше, чем остальные, преуспевала в отделе. Она идеально вписывалась и… была неуместна здесь, поскольку она могла бы разрабатывать эти «новые методы».

А вот Инне хотелось уйти отсюда. Постоянная мелочная занятость в отделе, почти не имеющая отношения к работе, утомляла, вызывала чувство неуверенности и неприкаянности. Но это как-то меньше тяготило ее раньше, было второстепенным при весомом, важном чувстве домашнего благополучия. В ней была сильна закваска деревенского детства с тогдашними представлениями: что дело — это что-то зримое и определенное, приносящее ощутимый результат. Деловая усложненность большого города давно и неизбежно сломала такое ощутимое выражение трудовой нравственности, как возможность видеть результаты своего труда.

Хотелось каких-то перемен, все меняющих в жизни.

Уйти воспитательницей в детсад или, используя кое-что еще не забытое после техникума, геодезистом или техником на стройку? Но все это были слишком резкие перемены. Привычная обстановка тяготила, но и втягивала. А потом ей и самой казалось странным: прилично одетая, с некоторой светскостью женщина приходит в детсадик или в прорабскую… Была роль. И она заметно вела Инну Кузьминичну.