Кирилл Столяров - Разные люди

— И вы всем довольны?

— С чего вы взяли? Уж я, во всяком случае, вам этого не говорил! — сумрачно возразил Тихий. — С чего мне быть довольным? Чего нет, того нет. Да, я не сумел найти себе настоящего дела.

— Это все, что вы можете сказать?

— Нет, не все. Я догадываюсь о том, что вы хотели бы услышать от меня… — Тихий опустил голову, помолчал и с досадой добавил: — Да, я ленив и безынициативен. Настолько ленив, что не смог добиться того, о чем когда-то мечтал. Хотел стать музыкантом, а стал никем!

— Как же вы думаете исправлять положение? — Новосельцев посмотрел на Тихого, и в его глазах отразилось сдержанное сочувствие.

— Никак! — отрезал Тихий. Он стал противен себе.

Новосельцев снова потер кончик носа.

— Поздно меня исправлять, уважаемый Константин Дмитриевич! — сокрушенно заключил Тихий. — Поздно!

— Почему? — ободряюще произнес Новосельцев. — Вы человек вовсе не безнадежный!

— Да ну? — с издевкой спросил Тихий.

— Вам бы работу подобрать подходящую, чтобы попасть в дружный коллектив, — сказал Новосельцев. — Хотите, я помогу?

— Как, интересно знать?

— Есть у меня одна задумка… — Новосельцев вместе с табуреткой придвинулся ближе к Тихому. — Вы ведь по утрам рано встаете?

— Да… Я поднимаюсь ни свет ни заря, как жаворонок, — не сразу ответил Тихий. — А что?

— Нашему отделению связи требуется почтальон! — бравурным тоном сообщил Новосельцев. — Режим работы там как раз по вашему характеру, Георгий Александрович. Разнесете утреннюю почту и после девяти — вы вольная птица. А вечерняя почта втрое меньше утренней, с ней ничего не стоит управиться за часок. И к черту на рога ездить не надо, все, как говорится, под боком.

Тут Новосельцев внезапно поседел, у него изменились черты лица, и он превратился в однорукого кадровика с приборного завода, требующего у Тихого официальное объяснение в письменной форме с точным указанием причины (или причин) допущенного им прогула. Завтра в шестнадцать ноль-ноль состоится расширенное заседание цехового комитета профсоюза, и, если Тихий не представит удовлетворительного объяснения, у него будут серьезные неприятности.

«А ну их всех к богу в рай!» — решил Тихий, отчетливо понимая, что с этим заводом тоже покончено, и тотчас очутился в полупустой электричке, где двое студентов — девушка в стройотрядовской форме цвета хаки и плотный парень в пестрой рубахе и латаных джинсах — мастерски исполняли песню о быстротекущей человеческой жизни. «Когда мы были молодые и чушь прекрасную несли, — звучал припев, — фонтаны били голубые, и розы красные цвели…» Но каждый раз он звучал по-разному — сперва бодро, а потом все тише и тише, так как о своей прошедшей молодости вспоминали все более старые люди.

Чувствуя, как голова буквально раскалывается от боли, Тихий понял, что окончательно проснулся. Он открыл глаза, зажмурился от яркого света и совершенно неожиданно обнаружил, что находится в чужой комнате. Что за чертовщина! Только этого ему не хватало!

Он помотал головой, начал испуганно озираться и заметил рядом вчерашнюю Зою. Только сейчас на ней не было платья, а была ночная рубашка с незабудками. И лицо — без косметики, порозовевшее от смущения и такое свежее, как будто не со сна.

— Доброе утро, Гошенька! — прошептала Зоя и привлекла его к себе…

Через некоторое время Зоя убежала в ванную и вскоре возвратилась оттуда умытая и причесанная, с капельками воды на волосах.

— Где мы? — растерянно спросил Тихий, успевший надеть брюки и обуться.

— У меня, на Пятой Парковой.

— Э… Как бы мне помыться?

— Гошенька, ты не стесняйся и будь как дома, — ласково ответила Зоя. — Соседка на работе, ее дочурка в школе, и, кроме нас, в квартире никого нет. Вот тебе чистое полотенце, а мое мыло и зубная паста — на полочке, справа от зеркала.

Тихий более или менее благополучно добрался до ванной, если не считать того, что по дороге он опрокинул картонный ящик с пустыми молочными бутылками, забренчавшими, должно быть, на все Измайлово. Когда он заперся на задвижку и взглянул на себя в зеркало, у него бессильно опустились руки. Небритый, с мутными глазами и опухшим лицом, с засохшей коричневой царапиной на переносице и чуть ли не дыбом стоявшими волосами.

— Хорош! — тоскливо простонал он.

За ночь опухоль на нижней губе немного спала, но рот все равно был заметно перекошен.

«Господи, что же она обо мне думает?» — с ужасом задал себе вопрос Тихий. Совершенно случайно ему, кажется, удалось наконец-то встретить славную и добрую девушку, так надо же было произойти тому, что сначала на него с бухты-барахты набросился тот волосатый неандерталец, а затем он сам рассупонился… Уж если человека преследует невезенье, то оно, черт побери, идет полосой! Причем самое досадное заключается в том, что он никакой не пьяница: за всю жизнь побывал в вытрезвителе только однажды, и то случайно. Он, как всегда, был приглашен на день рождения Гриши Камышникова, выпил там сто граммов и вдруг почувствовал себя нехорошо. В то лето стояла несусветная жара, в квартире Камышниковых было душно, и он вышел посидеть в скверике напротив дома. Только он присел на скамейку, закрыл глаза и откинул назад голову, как послышался чей-то женский голос: «Товарищ, можно вас на минутку?» Тихий открыл глаза и увидел склонившегося над ним дружинника с морщинистым лицом скопца. «Сегодня я занят, меня ждут друзья», — вежливо ответил он, показывая на светившиеся окна Камышниковых. «Уверяю вас, это ненадолго и совсем рядом», — церемонно сказал дружинник. А за углом, на Трубной улице, стоял фургон «Спецмедслужбы».