Василий Бочарников - Тропинка к дому

С деревьев на крупы животных, на сани, на ездового просыпался снег, иногда близко показывалась белка и, перелетая с дерева на дерево, провожала их, недовольно цокая, словно выговаривая: никто не ездил, так лоси тревожат. Ой-ой.

Наконец выбрались на Егоршину сечу. Там и там снега проломлены лосиными ногами. Объезжая елочки, Привалов развернул своих рысаков к дальнему стожку. Он бокастый, островерхий, с почерненным стожаром. На покатом сливе — снеговая шапка. Сам косил, сам выложил стожок. Самому и разбирать довелось. Утешно.

Лоси грызли осиновые ветки. Нижними резцами обдирали зеленую сочную кору. А к сену и не притронулись. От их спин вился парок, холки и лопатки заиндевели.

Константин Макарович готовил сани, один за другим вставлял в дырки ореховые колья. Сани ощетинились, стали просторными. По двум жердям Привалов взобрался наверх и раскрыл стожок. Духмяный запах лесного сена перебил запах и снега, и хвои. Лоси отфыркнулись — вкусно!

Вилы с хрустом уходили в сено, рвали его. Один швырок сена вдогон за другим летел на сани. Все смешано в нем: иван-чай, анис, зеленый бородач, земляничник, дожди и росы, ветры и зори… Не оттого ли в запахе сенца ноздри боцмана улавливают запах самого лета?

Привалов работал шумно, весело и уже через несколько минут водрузил свою меховую шапку на стожар. Раза два прямо со стожка боцман прыгал на сани и ногами уминал сено, растаскивал его, ровнял по всей площадке.

Порядочный воз навил. Очесал вилами бока, подобрал сенцо и за уздечку развернул лосей.

— Ну, ребята, вот и с грузом мы. Пудов, поди, по двенадцати достанется каждому. Трогаем… Ло!

Доярки на ферме пригорюнились: без сена сегодня оставили коров. И уже поругивали начальство совхоза. Вдруг кто-то из них глянул на угор и на белом снегу увидел зеленую копнищу.

— Сено везут! Сено-о-о!

Выбежали на голос доярки, приглядываются, кто же это им порадел?

— Вроде бы лоси?

— Лоси! Лоси! — ахнули доярки.

Привалов, не суетясь, с важным видом скидывал сено, а обрадованные доярки говорили:

— Спасибо, Макарыч! Выручил!

— Разве я? — довольным баском возражал боцман. — Лоси. Вот кому спасибо говорите. — И уж радовать так радовать: — Целый день буду возить.

Вообще-то, я был не очень уверен в этой встрече. Хотя, признаться, думал о ней. И даже приготовился: в карман спортивной куртки, перед тем как стать на лыжи, сунул несколько ломтей ржаного хлеба, густо посыпанного солью. Лоси любят соль, как любят и ржаной хлеб.

Кто-то из деревенских, ездивших на лыжах за еловыми шестами, рассказал мне, что дня три назад видел двух лосих с колокольцами на шее (стало быть, домашние, Журавкинской лосефермы), как они не спеша пересекли Зайцевское поле и спустились к речке Покше. И можно было верить: и левый, и правый берега тут густо обметали ивняки. А молодые ивняки — лакомый корм и лосей, и зайцев, и бобров.

Проселком выехал к Зайцевскому полю и по изволоку целиной, где проламывая лыжами снег, а где уверенно держась и скользя (отвердела корка), скатился к покшинскому чернолесью. Тут заминка. Пришлось петлять меж ольхами, рябинами и черемухами, ломать стебли сухой крапивы, дягильника, чтобы спуститься к рыбацкой тропе, а потом и на реку. Реку уже до меня посетили лоси, зайцы, лисы — везде их следы.

Лед еще плотно прикрыт снегом. И только поехал руслом реки — сразу наткнулся на свежие, проломистые лосиные следы. В самом донце иного следа проступила вешняя вода — наслуда. Остановился. Присматриваюсь. Вот огромный зеленый и зелено-желтый чуб ивовых веток навис с берега над рекой. Там и тут молодые побеги аккуратно срезаны лосиным зубом, снег под кустом утоптан, в одном месте на снег просыпана кучка коричневых слив, еще не затвердевших. Лоси. И только что кормились тут. Я огляделся и, растягивая слога, негромко позвал: «Сю-да-а… Сю-юда… Ско-орей… Ско-о-рей…» Этот зов журавкинским лосям знаком с детства.

Тишина. Где-то в прибрежных зарослях пересвистнулись синицы. Купаясь в лучах солнца, то поднималась над лесом и рекой, то опускалась и громко вскрикивала ворона; что-то мягко просыпалось в заречной ельнице: наверное, снег сорвался с веток. Теперь, в предвесенье, даже прыжок легкой белки мог обрушить его. Тишина…

И вдруг впереди, на островке, густо поросшем ивняком, высеклось металлом о металл короткое, осторожное: динь-динь… динь-ди-и-и-н-нь.

Выдал предатель-колоколец: лоси!.. Я проехал еще немного вперед и увидел двух рослых лосих. Их вытянутые, с горбинкой морды были повернуты в мою сторону. Лосихи выжидательно замерли: свой или чужой?