Анатолий Землянский - Пульс памяти

— Полиушка, — снова произнесла Поля радостно, нехотя расслабляя ладони и пальцы.

Василий сделал шаг, второй… Руки их разомкнулись, и — сколько мог, отдаляясь, видеть Василий — маленький онемевший рот Поли оставался по-детски полуоткрытым.

Это тоже впиталось памятью.

Впиталось как неизгладимое.

На всю жизнь.

На всю жизнь!

А пока рядом — смерть.

Точнее, не рядом, а на подступах к этой знойной высотке, которая, казалось, бежала, бежала в зеленый и грустный городок Кобрин, да не рассчитала силенок, притомилась и, послушная судьбе, осталась здесь.

Потом на нее, на самый ее верх, сумела взгромоздиться крохотная церквушка.

С высотки широко чувствовалась синяя сухая даль. И там, в ее солнечной (кощунственно солнечной теперь) глуби, споря с шорохами ровного и широкого хлебного поля, уже слышался рык немецких танков.

Глянув туда, Василий в последний раз перед первым боем мысленно увидел Полю: ее полуоткрытый рот, полные, еще совсем девчоночьи губы… И ему показалось, что танки ползут прямо на нее. Что скоро исчезнут, скроются под гремучими траками эти губы, глаза, облако разметанных волос, белые руки, синеватое, в горошинку платье и горячее дрожащее тело.

Василию померещилось даже, что он услышал Полин голос. Что оттуда, из хлебной дали, которую все яростнее жевало, перемалывало и заглатывало рычание танков, донеслось — уже не просьбой, а криком о помощи — чуть усложненное польским выговором и словно бы надломленное в конце:

— Ва-си-а…

Звуковой мираж был короче мгновения, его тоже что-то сглотнуло на лету, и — задавленный — он не повторился. Вместо него откуда-то сверху скрипуче заскрежетало, и сквозь этот скрежет с необъяснимой ясностью донесся удар колокола.

Бом-м-м…

Всего один удар.

Василий поднял голову и не сразу узнал церквушку: весь передний бок ее подкупольного конуса чернел бесформенной рваной дырой, образовавшейся от касательного попадания танкового снаряда.

Не все слышали раздавшийся затем вдалеке взрыв, но многих привлек этот скрежет — Василий видел, как повернулись в сторону церкви лица почти по всей ближайшей траншее.

А скорее всего, люди повернулись на удар колокола, такой неожиданный и такой торжественно символический для той минуты.

Бом-м-м…

Казалось, это не просто вибрирующий голос металла, а тревожное дрожание всего окрестного пространства, дрожание самого неба. Оно словно бы настораживало людей, предупреждало их о нарастающей опасности.

И не зря.

Выстрел по церквушке явился как бы сигналом, из-за танков, растягиваясь по шоссе, стали выныривать бронетранспортеры с пехотой. Это были уже пулеметные цели, и по команде Василия три уцелевших после бомбежек взводных «максима» плеснули через ограду оранжевые струйки очередей.

Василий заметил, как стало растекаться по полю черное содержимое бронетранспортеров — группки немецких солдат. Юркие фигурки там и тут метались во ржи, все длиннее растягиваясь в цепи.

А танки тем временем шли, шли, шли.

И Василий с удивлением посмотрел в сторону артиллерийской батареи: почему молчат «сорокапятки»?

Пушки стояли так близко, что Василий мог разглядеть даже кнопку на планшете командира батареи — высокого, статного и спокойного капитана, медленно переходившего от расчета к расчету…

«Почему они не открывают огня?.. Два передних танка уже совсем близко… Так полно, так неприятно отчетливо видны на их башнях кресты. Еще минута-другая — и…»

Резко вздрогнувший воздух оборвал беспокойную мысль, пушки длинно клюнули впереди себя пустоту и как бы высекли из нее огонь. Из-за этого остановился передний немецкий танк.

Снова вздрогнул воздух, но на этот раз — от разрыва вражеского снаряда, угодившего в правый, по размещению взвода, бок ограды. А через мгновение опять торопливо перекинулись залпом «сорокапятки», и, неуклюже припав на правую гусеницу, остановился еще один танк.

«Подпускал поближе», — уже с одобрением и похвалой подумал о капитане-артиллеристе Василий. А посмотрев еще раз с высотки вниз, не поверил своим глазам: немцы, повернув, отходили. Таяли, поглощаемые далью, два уцелевших танка; ревели, обволакиваясь пылью, бронетранспортеры; там и тут бегали, суетились, вставали и падали паучьи-мелкие издали фигурки солдат, тоже стремительно отступавших.

Прошли недолгие минуты, и горизонт очистился. Пыль улеглась, лишь кое-где поле, как и на самой высоте, еще дымило.