Максим Горецкий - Тихое течение

Тогда Хомка робко похвастался девушке, что он тоже умеет играть на посвистели, но, конечно, так играть, как дедушка, не сможет... Ганутка слушала его доброжела­тельно.

Тем временем недалеко от них вспыхнула и все больше разгоралась потасовка между Петроком и городчанами. Громко ругаясь, городчане размахивали грушевыми тросточками, наседая всей оравой на Петрока и Авдулю. Толпа сорвиголов медленно двигалась в сторону Малкиной будки. Петрок шнырял глазами в толпе, разыскивая Хомку и других асмоловцев. Почуяв недоброе, Малка шепнула что-то Хомке на ухо. Тот вскочил, собираясь бежать к танцующим, среди которых были без малого почти что все асмоловские. Но в это время, прямо на глазах, какой-то долговязый городчанин хватил Петрока суковатой палкой по спине, распоров ему покупной черный пиджак. Ганутка в испуге вцепилась в Хомку, и он просто не смог вырваться. Но на подмогу уже бежали асмоловцы. Авдуля куда-то скрылась, заголосила Малка в страхе за свой товар. Другой городча­нин, пьяный-пьянюсенький, увидя возле будки асмоловского батрака с городчанкой, ни с того ни с сего вдруг выдернул подставку под Малкиным лотком... Конфеты, семечки, жал­кие сушки покатились в пыль, на дорогу, тотчас попадая в карманы охочей до лакомств мелкоты, оказавшейся тут как тут. Разгневанный Хомка изо всей силы толкнул пьяного буяна в грудь, но при этом зацепился сапогом за колышек возле будки, оторвал каблук и шмякнулся наземь, растянувшись в пыли. На него кто-то навалился, кто-то наступила ногой, и белая вышитая рубаха затрещала по швам. Подбежали асмоловцы и очень скоро одолели городчан. Они помогли Малке поправить дела, надавали подзатыльников озорной мелкоте и щедро заплатили за ситро, которого теперь, после удачного боя, выпили много. Малка на скорую руку зашила Петроков пиджак, а сам Петрок в это время в одной рубашке, чувствовал себя героем среди своей дружины, хохотал, смешно показывал, как все происходило, и зубоскалил по поводу того, что побитые городчане бежали с поля боя.

— А где же наш Хомочка? — спросил вдруг кто-то из парней.

Хомка как в воду канул... Куда же он исчез? Поднявшись с земли и слегка стряхнув с себя пыль, он сразу же побежал искать Ганутку... Сердце его екнуло: девушка сидела позади будки с одним городчанским парнем, братом того буяна, который перевернул будку. Хомка задержался, чтобы не попасть им на глаза, и тут увидел, что Ганутка смеется. Хомка прижался к стене, насторожился. «Бат­рак,— услышал он насмешливый голос парня,— форсит в чужих сапогах и дырявой шляпе...» Руки Хомки обмякли.

Ему неудержимо хотелось броситься на врага, он бы и бросился, не будь здесь Ганутки. Но и она хороша!.. Однако очень скоро чувство острого гнева сменили по­давленность, отчаяние, злость ко всему на свете,— как бывало у его деда и у отца, несчастных пропойц. Ему все стало безразлично, словно он это не он, а кто-то другой. Не он радовался сегодня утром жизни. Другой кто-то, не он,— а если он, то не вчера вечером, а давным-давно, в затуманенной временем дали,— сидел на стерне, скородив рожь... Как сон промелькнуло это воспоминание, про­мелькнуло с болью, с какой-то тяжестью. Конечно, это он сидел вчера вечером на пашне, отдыхая в червонном золоте заката... Смаковал сало с остывшим блином, радовался, разглядывая ровные следы от бороны...

Да, на славу поработал!.. Вчера он был счастлив, доволен жизнью пахаря, ведь в этом и была правда жизни... Все его мысли вчера были заполнены только лугвеневской ярмар­кой, погулять на которой за свой труд — он имел полное право... Кто же его подменил, кто сделал другим, отняв радость и спокойствие, изгадил, замарал? Ради чего теперь жить? Осталось одно — умереть! Но и мысль о смерти про­шла так же незаметно... Весь свет ничего не стоит, будь он проклят!..

Ребята наконец нашли Хомку, притащили, напоили ка­кой-то бурдой — мешаниной из водки, пива и ситро. И все смеялись, хохотали... А потом, взявшись под руки, а кто с девчатами в обнимку, пошли с песнями, дурачась и хохоча на всю улицу, в свое Асмолово.

Хомку волок Петрок — и всю дорогу подшучивал над первой Хомкиной ярмаркой, над первыми его ухаживаниями за девушкой, даже над оторванным каблуком. Он вытащил этот каблук из Хомкиного кармана, кинул далеко вперед, опустился на четвереньки и велел Хомке следовать его примеру: вдвоем они ползли раком по траве, мяукая по-кошачьи. Подползая к тому месту, где шмякнулся каблук, и найдя его, Петрок снова кидал, и снова они, пьяные, прикидывались котами...