Иосиф Герасимов - Конные и пешие

Виталий приехал домой, и ему захотелось напиться; он никогда не пил прежде в одиночестве, сейчас достал бутылку виски, налил полстакана, взял кусок колбасы; выпил легко, не чувствуя, как обожгло горло, сразу стало легче дышать, он плюхнулся на диван…

Проснулся утром, лежа одетый на диване, голова раскалывалась, мучила жестокая изжога, во рту было пакостно; он встал, прошел в ванную, принял душ, но это не помогло.

Двое суток Виталий не выходил из дома, валялся на диване, спал… Проснувшись на третьи, увидел возле постели мать. Она грозно и вместе с тем сочувственно смотрела на него, потом вздохнула, сказала:

— Живо поднимайся, прими душ! Я пойду проветрю комнату. У тебя воняет, как в общественном сортире.

Его пошатывало и мутило, пока добирался до ванной; холодная вода ожгла тело, Виталий стоял под душем долго. «Черт с ним, схвачу воспаление легких и сдохну всем назло».

— Ты выйдешь наконец оттуда? — раздался властный голос матери.

Он вылез из ванны, долго растирался полотенцем, посмотрел в зеркало, увидел заросшую щетиной физиономию, и ему стало противно.

Когда он вышел из ванной, закутавшись в халат, то уловил дурманящий запах кофе; ему хотелось пить, и он направился на кухню.

Кофе был крепкий и горячий, он отхлебывал его, ощущая наслаждение, а мать сидела напротив, смотрела бдительно.

— Ты решил стать алкоголиком? — зло спросила она.

Он не ответил. Да и что он мог ей ответить? Ему на все было сейчас наплевать. Мать помолчала, ему почудилась в ее молчании угроза, и он не ошибся: едва допил кофе и отставил чашку, как мать, внезапно размахнувшись, влепила ему пощечину. Виталий едва усидел на стуле.

— Паразит, — жестоко сказала она. — Кто дал тебе право разводить такую слякоть?

— Но, мама…

— Что «но, мама»?

Он ляпнул первое попавшееся, чтобы хоть как-то найти себе оправдание:

— Аня нашла себе другого.

— Было бы смешно, если бы она этого не сделала. Да ты что, на самом деле? Звонят с работы. Все его потеряли, а он тут… Приложи холодное к щеке! Впрочем, — она встала, вынула из холодильника кусочек льда, — растирай, а то распухнет.

— У тебя тяжелая рука.

— А другие говорят — легкая. Стыд ты мой, стыд! Я думала, ты мужчина. Посмотри на отца. Посмотри внимательно, черт возьми! Он получил удар… Настоящий удар. Его сбили с ног, когда он поднялся на ту вершину, к которой стремился всю жизнь. Он запаниковал? Он распустил слюни? Черта с два! Он боец. Работник. Все, что у него есть, он добыл своими руками и умом. И отец всегда знал: можно надеяться только на себя. А ты? Тебя всю жизнь кормят с ложечки, а ты не умеешь даже как следует прожевать. Разве такая женщина, как Анна, может тебя любить? Стоит только удивляться, что она вышла за тебя замуж. Только полоумные дешевки могут идти за тобой в постель… Это же позор, позор, что ты не оказался способным даже сохранить семью! — Она приподняла свою пухлую руку, на которой сверкнул фиолетовый камень. Виталий подумал: она опять его ударит, — и отшатнулся. — Что ты вздрагиваешь? Мне надо было бить, сечь, пороть тебя в детстве, а я нянькалась с тобой. Вот и расплачиваюсь. И слушай меня внимательно. Ты сейчас же пойдешь на работу! Никогда больше не будешь опускаться до подобного свинства, какое я застала в этом доме. Об Анне забудь. Ты потерял ее и должен с этим примириться. Ладно, ты приобрел опыт, теперь знаешь, что такие женщины не для тебя. Найди себе женщину более покладистую. Может быть, еще не поздно построить новую семью. Если же ты не сумеешь взять себя в руки, то мы с отцом… ты слышишь? Мы с отцом, — подчеркнула она, — откажем тебе в помощи. Нам нужен настоящий продолжатель рода, полноценный мужчина, а не такая лужа, которую ты сейчас являешь собой. Ты внимательно меня выслушал?

— Да, мама, — покорно ответил Виталий.

Ворваня назначили исполняющим обязанности директора института; исполнять обязанности он будет до выборов — таковы порядки в академии, потом станет полноправным хозяином; впрочем, это все условности, хозяином он уже стал. Аня думала, он просто переведет свою лабораторию в институт и там, в новом помещении, они продолжат исследования, но все стало поворачиваться иначе. Ворвань пригласил ее к себе, уже в директорский кабинет, просторный, хорошо обставленный, светлый и удобный; у Суржикова был вкус и, когда он подбирал мебель для кабинета, то, говорят, вникал в каждую мелочь. Аня прежде заглядывала сюда вместе с Виталием и сейчас заметила: Ворвань, как новый хозяин в кабинете, ничего не изменил.