Евгений Гущин - Дом под черемухой

— Не сглазь, Николай Николаич, — улыбнулась Евдокия.

— Опять же — исполнительные, — продолжал Постников, не обратив внимания на слова Тырышкиной. — Если что им скажешь, то можешь быть спокоен — сделают. Совестливые они. Технику посередь поля не бросят. Следят за техникой, жалеют — дай бог каждому. Сколько лет Тырышкина на одном тракторе работает? Иные мужики по два раза сменили, а она все на одном. По ремонту у нее всегда экономия. Почему? Да потому что не рвет машину зря. Обходится с нею мягко, по-женски. Так или нет?

— Ну, допустим, — качнул головой Леднев.

— А насчет пьянок? Хоть раз случилось, чтобы женщина из-за пьянки не вышла на работу? Неловко мне в глаза хвалить звено Тырышкиной, да приходится. Золото — не звено. А мужики? — протянул руку в сторону окна. — Вон архаровец. Залил шары, и ему хоть трава не расти. А-а, что говорить…

— А бюллетени? — спросил Леднев. — Ты больничные бюллетени трактористок, глядел, нет?

— А в чем дело?

— По бюллетеням они тоже обгоняют мужчин.

— Ну, болезнь — дело такое… Все болеют… Ладно, потом доспорим. Некогда сейчас, — смял разговор Постников и обернулся к Евдокии: — У тебя, Никитична, что ко мне? Вижу, есть что-то.

— Да насчет машины, Николай Николаич, — засмущалась Евдокия. — Надумали мы со Степаном легковушку купить.

— Ку́пите. Осенью выделят для передовиков жатвы, и дадим в первую очередь. Какой разговор… Можешь строить гараж.

Евдокия поднялась, радуясь, что все так быстро утряслось, но Постников удержал ее:

— А теперь у меня к тебе дело. Ты, может, новые-то женские звенья возьмешь под свое крылышко, Никитична? Звеньевые у них будут свои, а ты как бригадир над ними? На период уборки.

— Можно, — согласилась Евдокия.

— Ну вот и хорошо, — с облегчением сказал Постников. — Прикинь сама, кого можно в звеньевые. Тебе ведь с ними работать.

— Прикину.

— Да, как у тебя дочь-то? Поступила?

— Поступила. Телеграмму прислала. На днях вернется. До сентября тут будет.

— Что ж, пускай учится. Конечно, лучше бы в сельскохозяйственный, но ладно… Пусть до сентября поможет, поработает на уборке. Их ведь все равно куда-нибудь на свеклу или на капусту пошлют, так лучше — дома. Мы справку ей дадим. Мы учили их, выпускников, деньги на них тратили. Должна быть отдача?

— Должна.

— У нас каждая пара рук на вес золота. Да и когда все увидят, что твоя Юлия тоже работает, это будет как наглядная агитация. Как живой пример. Жаль, с династией не получилось. Ну да кому-то надо и знамена вышивать. Верно? Держись веселее, Никитична. А насчет машины не сомневайся. Готовь деньги. Да пускай Степан зайдет. Досок на гараж выпишу, пока есть.

Из города Юлия вернулась не такой, какой уезжала. Сильно она там изменилась. Всего месяц Евдокия не видела дочь, а за это время Юлия вроде бы подросла, стала выше и стройнее. Появились в ее движениях неторопливая мягкость и особенное изящество, которые и прежде поражали мать, но тогда это проскальзывало моментами, теперь же утвердилось окончательно. Казалось, Юлия хорошо знает за собой удивительное свойство все делать красиво и внимательно за этим следит.

Может быть, взрослили Юлию ее теперешняя одежда и этот парик, будь он неладен; уезжала она в платье, а воротилась в длиннополой юбке, в узкой огненно-красной кофточке с цветами и новомодных туфлях. Даже Колобихина, встретив ее на улице, едва признала. Да что там Колобихина, сами отец с матерью едва узнали дочь. Сперва, как Юлия вошла в дом, Евдокия глянула на нее и остолбенела: вроде бы и дочь стояла перед ней и в то же время не она, а незнакомая городская красавица, схожая с Юлией чертами лица. И не столь новая одежда поразила Евдокию, как волосы Юлии. Они были у нее невиданного цвета: седые не седые, дымчатые не дымчатые, не поймешь какие.

Разинула рот Евдокия, глазела на дочь, не в силах слова вымолвить. Потом опомнилась, позвала Степана:

— Отец, глянь-ка, кто к нам приехал!

Вошел Степан и тоже оторопел.

Одежда и парик этот, конечно, взрослили Юлию, но и без них было видно: девка-то уж совсем невестой стала. Однако не внешний вид и взрослость дочери обеспокоили Евдокию. Вперед ее Юлия живет, не назад время идет. И что модной стала ее дочь, тоже не особенно опечалило Евдокию. Девка молодая, красивая, пусть одевается, как ей нравится. Непривычно для Налобихи одета? Ну так что ж, мода такая в городе. Самой ей в молодости не пришлось поносить красивых, дорогих вещей, ситцевым платьям рада была, так хоть дочь поносит. Пускай себе одевается, она у отца с матерью одна, ничего для нее не жалко. Другое смущало Евдокию: слишком уж радостная вернулась Юлия, вся так и светилась, будто невесть что ей в городе посулили. И уже казалось Евдокии, что дочь охладела к родному дому, чистоту в избе поддерживает не так истово, как прежде, и душой была уже не здесь, а в городе, в новой своей жизни.