Евгений Гущин - Дом под черемухой

Евдокия вздохнула:

— Забывать его никак нельзя, Николай Николаич. Ты вот что: пошли-ка Брагиных. Пускай заровняют, где напортили. А осенью надо удобрении подвезти, разбросать. Да под снег каких-нибудь трав посеять. Без техники. Из лукошка, как в старину.

— Ладно. Подключим к этому делу агронома. Пусть подумает, как лучше лечить землю. Что-нибудь придумаем… Ну а за работу спасибо вашему звену. Выручили колхоз.

— Спасибом не отделаешься. Машину в город обещал?

— Обещал. Съездите, пока междупарье. А то ведь сенокос скоро. В общем, давайте. Я скажу Коржову, чтоб машину готовил. Договорились, Евдокия Никитична?

— Договорились.

Евдокия вышла.

К правлению подъезжал на мотоцикле Леднев. Увидев Евдокию, подошел, улыбаясь.

— Как у вас, Евдокия Никитична, все в норме?

— Закончили, слава богу.

— Ну и порядок, — он загадочно улыбался, будто ждал еще каких-то ее слов, какого-то продолжения.

Евдокия спросила:

— О происшествии на Мертвом поле знаете? Докладывали?

— Знаю, все знаю. На Брагине лица не было. Как пираты, говорит, налетели. Трактор побили… Все вы правильно сделали, Никитична. К вам — никаких претензий. А Постников жалеет, что затеял эту историю. Но я думаю, надо это дело спустить на тормозах. Без огласки. А то и его начнут теребить, и вас, и всех. А люди и без того замотались. Надо хоть малость отдохнуть перед сенокосом. Согласны, Евдокия Никитична?

— Ладно, шут с ними. Только Мертвое поле пусть не трогают.

— Это само собой… Так и решим для себя… — Леднев что-то мялся. И вдруг спросил: — Евдокия Никитична, а правда, что Юлия будет поступать в училище на вышивальщицу?

Евдокия опешила:

— А что?

— Ничего. Просто интересно.

— Андрюша, а правда, что ты перед ней глаза опускаешь? И краснеешь? — спросила Евдокия.

Она думала, что он засмеется или рассердится. Леднев не рассмеялся и не рассердился. Покраснел. Опустил глаза и молчал некоторое время, как бы раздумывая, что ответить, и выражение его лица было невеселое, какое-то тоскливое. И лукавое, насмешливое сползло само собой с лица Евдокии. Жаль ей его стало. Как они живут с дочкой Коржова, хорошо, плохо ли — о том она не знает, да и знать ей не надо.

А Леднев нахмурился и, глядя в сторону, сказал тихо:

— Правда, Евдокия Никитична.

— Андрюша, да ты сдурел, что ли? Ты что говоришь-то?

Он улыбнулся как-то вымученно.

— Как есть, так и говорю. Да вы не пугайтесь. Я же — тайно. И зла никому не сделаю. Я же все понимаю… Не надо обо мне плохо думать… А про Юлию я спросил… В общем, пусть поступает, куда душа лежит. Чтоб ей лучше было. И не судите меня. Ладно?

Ответила ему глазами — дескать, ладно — и пошла прочь, растерянная, потрясенная откровенностью Леднева. Жалела, что задала ему свой вопрос. Лучше бы ни о чем не спрашивала, спокойнее было бы.

При въезде в город машина остановилась. Шофер Пашка заглянул в кузов, весело спросил:

— На какой вас базар? На старый или на новый?

— На тот, который побойчее! — крикнула Колобихина.

— Давай на старый! — приказала Евдокия.

Старый базар она знала давно и любила на нем бывать. Еще девчонкой ездила на подводе с отцом и матерью на этот городской рынок, и какой это был для нее праздник! Старый базар был на самом деле очень старый, старинный, невесть в какие давние года обосновавшийся в бывшем центре города, неподалеку от реки. Стояли на огороженной площади старинные, еще купеческие лабазы затейливой кладки из красного кирпича с округлыми окнами, на которые под вечер опускались тяжелые жалюзи. Там и сям разбросаны бревенчатые, старой рубки павильоны, разные лавки, а также длинные, под навесом, торговые ряды, где продавалась всякая всячина, свезенная охотниками, рыбаками и крестьянами из окрестных сел и деревень.

Шумное и веселое это было место, в глазах рябило от многоликой толпы, от лесной, речной и иной крестьянской снеди, горами выложенной на прилавки, наваленной в телеги, развешанной там и тут, покупай — не хочу! Бродил по базару цыган с медведем. Кудлатый медведь как заведенный кланялся направо и налево, протягивал к зевакам лапу, просил угощение. Встретили они и бородатого старичка с морской свинкой. За копейку свинка вытаскивала зубами из ящика билет с предсказанием будущего. Сколько всяких чудес водилось на том незабываемом базаре! До сих пор ей помнится, как покупал отец сахарных петухов на палочке, как под широким зонтом над тележкой пили они газированную воду. Красиво написанная табличка обещала: «Газ — вода на льду, сироп на сахаре». Таинственна и сладка была эта вода! У расторопной лоточницы брали мороженое в вафельках. Все это была невидаль для Налобихи, и Дуся, теребя отца за рукав, просила купить ей и то, и другое, и третье. Как давно это было!