Евгений Гущин - Правая сторона

На другой день Артем попросил у Матвея ведро, мастерок. Наскреб глины, притащил с берега песку, взял на складе извести и принялся за дело. Сначала смастерил летнюю кухню. Печь сложить оказалось просто: стенки и сверху плита с толстым налетом окалины. Подручный столик сделал из старых досок.

Весь в растворе уляпался, а рад. В полусгнившем сарайчике кое-какие дровишки остались. Заложил в подсохшую печь, снизу запихал клок бересты, поджег. Домашним дымком потянуло. Нюхал — не мог нанюхаться. Глядел, как горят дрова, и жалел горожан. Они лишены такого удовольствия.

Пес лежал на крыльце, наблюдал за движениями нового человека, в неспешности которого угадывал нечто прочное, хозяйское. В желтых собачьих глазах уже не было ни злости, ни настороженности, в них теплилось затаенное ожидание.

И вдруг Норд встал, с хрустом потянулся на передних лапах и боком-боком к Артему. А тот сидит, покуривает возле печки, и когда пес ткнулся мордой в колени, Артем воспринял это как должное. Запустил руку в густую жесткую шерсть на загривке, потрепал с небрежной ласковостью, как ласкают только своих собак.

Иван предложил Артему помощь, но тот неожиданно отказался. Сам ремонтировал избу: подштукатурил углы, побелил, выскоблил пол и почистил рамы. Походя учился столярничать.

Удивлялся себе: раньше и топора-то в руках не держал. В туристическом походе разве, где заготавливал дрова для костра. А тут полки сделал, табуретку. И хотя впервые взялся за это ремесло, руки сами совершали нужные движения, словно кто-то невидимый вел их и неслышно советовал, где еще подрубить или подтесать. Сладкий, неведомый ранее восторг наполнял его.

Приходил Иван, присаживался на крыльцо, щурился на оголенного до пояса помощника, поблескивающего потом. Иногда что-нибудь советовал, а больше молчал. И смотрел. Внимательно. Зорко.

Вот так Артем и устроил себе жилье.

— А, Стригунов! — Глухов поднялся из-за стола, подал тонкую энергичную руку, указал на мягкий стул. — Ну, рассказывайте, — сел рядом с Артемом. В синих глазах сквозило нетерпение.

— Ну, пришел, — со вздохом начал Артем. — Уже вечерело.

— Все это понятно. Дальше.

— Залез на кедр…

— На кедр? Впрочем, ладно.

— Кажется, задремал, а утром слез…

— Нет петли? Так?

— Так… — удивился директорской проницательности.

Дмитрий Иванович встал, шагнул по ковровой дорожке к двери, там круто повернулся, пошел назад, мимо Артема, к окну, взглянул на озеро.

Артем сидел, опустив пристыженно голову, разглядывал узоры на дорожке.

— Да-а, посрамил нас браконьер. Позор заповеднику. Позор… — повторял Глухов, не глядя на Артема. — Ошибся я в вас, Стригунов, ошибся…

Еще ниже опустил голову Артем. Совестно было ему, до тошноты совестно и горько, что испугался, полез на дерево и не выполнил первого серьезного поручения. Вот Иван узнает, насмешек не оберешься. Да что там насмешки. Выгонит директор с работы и будет прав. К чему держать таких хлюпиков.

— Значит, не узнали, кто приходил, — сказал Глухов не то вопросительно, не то утвердительно. — А нам известно, — тихо и как бы между прочим уронил он, и Артем тотчас же поднял голову, хотел спросить, да не решился. — Не буду мучать. Это был Клубков. Самый отъявленный на озере браконьер. Слыхали про такого?

Про Клубкова Артем слыхал.

— А как узнали, Дмитрий Иванович? — решился спросить он.

— Ларион Зуев рассказал. Он в тот вечер остался на «Дозоре», ремонт проводил и уснул. Ночью проснулся, вдоль дамбы кто-то крадется на лодке. Узнал Клубкова. Хитер зверь. Сначала решил узнать, чьей лодки на месте нет, а потом уж действовать… Вот такие дела, Стригунов, — подытожил Дмитрий Иванович и сел за стол, подперев ладонями острый, до синевы выбритый подбородок.

Он молчал, и Артем думал, что молчанье неспроста, о нем сейчас, о Стригунове, размышляет Глухов, иначе не стал бы в кабинете держать, и готовился к худшему, но решил сразу: если будет выгонять из помощников лесничего, проситься кем угодно, хоть рабочим на пилораму.

Но не об Артеме думал Глухов, о Клубкове. Вспомнил, как после приезда в Ключи он прямо из райкома, куда заходил представиться, завернул в леспромхоз принять кордоны, катер, лодки и другое имущество. Вечером директор леспромхоза пригласил его к себе домой и за рюмкой коньяка разоткровенничался:

— Трудно тебе, Дмитрий Иванович, придется в Полуденном. Народ там своенравный, никакого порядка не знает и знать не желает. Я бы не Полуденным, а Полуночным это село назвал. Днем никого на улице не встретишь — отсыпаются. А ночью только шум стоит: шарят кругом. Сети ставят на тайменя, капканы, петли на зверя. Не знаю кого и благодарить, что забрали у меня правую сторону. Есть там браконьер Клубков, остальные перед ним, как ягнята перед волком. Покоя тебе не даст, нервы на кулак вымотает и никак не поймаешь его, подлеца.