Евгений Гущин - Правая сторона

Тропка нашлась сразу.

А дождь все сыпал и сыпал, казалось, что на всем белом свете нет осколка голубого неба, есть только промозглая серость над головой и нескончаемый проливной дождь.

Скучна тайга в непогоду. Без солнца все обесцветилось, поблекло. Даже крученые лепестки саранок из розовых стали серыми, как небо. Многоцветье вылиняло, будто дождь смыл краски. И вместе с красками исчезло все живое.

Неделю назад Артем ходил с лесниками на гольцы ремонтировать избушку. Погода стояла ласковая, сухая. Приятно было идти. Там белка на суку, цокает — летом она смелая, там рябчик из-под самых ног выпорхнет и скорее в густоту пихты. Птичья мелкота посвистывает, радуется теплу, солнцу.

А сейчас — никого. По норам, по гнездам забились, прячутся под ветвями и в дуплах, под сухими колодинами. Пережидают. Только воронам — всегда климат. Громоздятся на сухих верхушках лиственниц. Нахохлились, косят по сторонам, поживу высматривают. Замахнешься — не слетают с места. Неохота попусту крыльями хлопать. Не любил их Артем — мрачные птицы. А тут и им рад. Все живые существа.

Вымок до нитки. Штормовка набухла и шуршала на ходу, как жестяная. Штанины прилипли к коленям. Ногам сыро и неуютно. Сапоги новые, еще не промокают, так влага и здесь нашла лазейку — через разодранные штаны.

Тяжелые шишки маральего корня больно бьют по лицу, морщинистые листья кукольника с противным скрипом трутся о голенища сапог. Колючие, скользкие и бархатисто-мягкие травы лезут в глаза, мешают видеть под ногами еле приметную тропку, так не похожую на конную.

«Что за тропа, — размышлял Артем. — Из ложбины на склон в лоб идет, нет чтобы поположе. Впрочем, что ему, Кугушеву, не пешком ведь, на лошади», — и поглядывал на стволы кедров, нет ли затесов.

Нет, не видно. Кедры вдоль тропы старые. Кора на замшелых стволах толстая, в ладонь. Теши не теши легким охотничьим топориком — примета ненадежная. Заплывет затес густой живицей, обмохнатится бледно-зеленым лишайником — не найдешь.

Сумрачно. Солнце, наверно, перевалилось за горы, стало зябко. Сейчас бы костер под деревом развести, обсушиться, испечь картошки — подгорелой, с хрустящей корочкой. Посыпать крупной солью… Нельзя. Кордон близко.

Кедры понемногу расступились, внизу лежала большая поляна с полеглой травой, словно по ней волоком таскали тяжелые мешки. Артем недоумевал, глядя на нее.

Вскоре тропа разветвилась, и он остановился, гадая, по какой идти дальше. Склонился, развел руками траву, увидел на земле размытые дождем следы копыт. И тут же его прожгла догадка, что не конная это тропа, а маралья, и тропы в полеглых травах — маральи, ведущие на солонец. Вот почему так трудно было идти. Маралам не нужны серпантины, они в гору напрямик ходят.

Лысый пятачок земли был взрыт копытами, перемешан, словно на скотном дворе. Следов много. Залитые мутной водой, тут и округлые, и продолговатые, и совсем крошечные. Кусты вокруг пообжеваны, трава прикатана — лежки устраивали.

Артем подцепил на палец красноватой глины, лизнул. Во рту стало солоновато. Он сплюнул, поморщился и хотел отойти, но заметил под ногами следы совсем другой формы, напоминающие собачьи. Выпустил прутиком воду из следа — слишком крупны для собаки. Отпечатки двух когтистых пальцев выдавались далеко вперед.

«Волк! — ахнул Артем, оглядываясь по сторонам. — Дожился тут Кугушев! Волки почти возле дома бродят. Волки и браконьеры». И стало ему казаться, что отовсюду: из кустов, из травы наблюдают за ним волчьи глаза. Выжидают. А что, подкрасться к нему запросто. Дождь…

Артем стянул с плеча ружье, озирался уже увереннее. Но кругом было безжизненно, лишь нудно шумел дождь.

— Ладно… Все нормально, — сказал Артем. Голос казался чужим. Иван признался как-то, что в тайге иногда разговаривает сам с собой, чтобы от голоса не отвыкнуть. Выходит, прав. — Так… Между двумя кедрами… — оглядел сумрачную поляну, двинулся по полеглой траве к двум кряжистым деревьям. Шел медленно, щупая сапогами почву. Едва ступил под крону, почувствовал на уровне груди прикосновение чего-то твердого, шелестящего.

Отскочил, инстинктивно вскидывая ружье. Сверху свисал тонкий ржавый трос, образуя широкую петлю.

— Еро-пла-ан… — пробормотал Артем. И вдруг представил, как, истосковавшиеся по соли, идут сильные, красивые звери узенькой тропкой вниз, к истоптанной поляне. Табунок ведет зрелый самец с кустистыми рогами.

Он осторожен, часто останавливается и смотрит вперед черными блестящими глазами. Округлые, похожие на коровьи, уши чутко подрагивают, ловя звуки. Не учуяв опасности, самец идет вперед, запрокинув на спину тяжелые рога. Сзади к нему жмутся маралухи и телята.