Олег Смирнов - Остаток дней

— Хулиганье! Бандиты! Ты его опознаешь? В милицию пойдем! Как его зовут?

— Не скажу, — твердо произнес сын. — Ты же сама учила: доносчику первый кнут…

Маша беспомощно развела руками, Вадим Александрович сказал:

— Ты поступил как порядочный человек, когда вступился за девочку.

И вспомнил запись в отцовском дневнике, где описывалось происшествие в первую послевоенную новогоднюю ночь. И еще вспомнил рассуждение отца о порядочности. Он писал примерно так: студенты меня спрашивают, какие качества ценю я в человеке больше всего, и я отвечаю: порядочность, ибо она включает в себя мужество, честность, правдивость и так далее, короче говоря, — все положительные качества включает в себя. Пожалуй, отец прав, я тоже так думаю.

— Надо было позвать на помощь взрослых, а не лезть очертя голову самому, — сказала Маша, и только теперь от пережитого у нее выступили на глазах слезы.

— Взрослых не было…

— Не перебивай, когда тебе говорит мать, чертенок! — крикнула Маша и заплакала уже в голос.

— Черта упоминать нехорошо, — с Машиной въедливостью в тоне сказал Витюшка, и мать уставилась на него.

— Ладно, давайте все успокоимся, — сказал Вадим Александрович примирительно и тут почему-то припомнил: девчушка-студентка, говоря об отце, смотрела не на него, а на Машу, не оттого ли и отмякла она, стала чай предлагать?

— Одолел дневники и письма? — спросила Маша.

— Одолел.

— И какие же выводы из прочитанного?

— Выводов нету. А принять к сведению принял.

— Что именно принял?

— Отцовскую жизнь…

— Ну и хорошо… Просьба к тебе: в субботу у нас в учреждении субботник, возьми на себя заботы о Витеньке, в школу отведешь, встретишь, покормишь, вместе затем погуляете…

— Это все выполню с удовольствием, — сказал Вадим Александрович. — Только объясни, какой субботник? Внеочередной? Кто придумал? Зачем?

— Слишком много сразу вопросов. — Маша чмокнула его в щеку. — Отвечаю по порядку, товарищ Мирошников… Придумало субботник начальство. Чтобы разгрести бумажные завалы, навести порядок в столах, в шкафах, отчетность подогнать.

— Порядок и дисциплину надо поддерживать повседневно, а вы авралы устраиваете…

— Исправимся, товарищ Мирошников!

Ласково-шутейно-снисходительный тон жены не правился Вадиму Александровичу. Да и многое в ней не нравилось в тот момент: и сквозь халат было видно, как жирок навис на животе, над бедрами, спина сутуловатая, шея морщинилась возле ушей, морщины, глубокие, какие-то не женские, изрезали и лоб, руки сухие, костистые, волосы, неухоженные, вылезали из-под выцветшей, небрежно повязанной косынки, да и глазки-то повыцвели. Он одернул себя: ты что, оцениваешь жену по статям, как лошадь, сам-то ты тоже не первой свежести продукт, ну и сиди молчком. К тому же не забывай: ты супруг.

Маша, утомленная, вскоре уснула, а он лежал на спине и, снедаемый привычной в последнее время бессонницей, глядел в потолок, думал и жалел, что не курит. Вышел бы в туалет или на кухню, подымил бы в форточку, говорят, курево успокаивает. Враки все это, курение — зло и наносит здоровью существенный ущерб. Здоровье же нужно беречь, потому ни табака, ни злоупотребления алкоголем, ни переедания, ни стрессов, ни долгочасовых сидений у телевизора, да здравствует здоровый образ жизни, солнце, воздух и вода! И аутогенная тренировка… Я совершенно спокоен… Я хочу спать… Мое здоровье — народное достояние… И мое собственное достояние, между прочим…

Вадим Александрович начал уж задремывать, когда Маша застонала громко, необузданно, как стонала час назад. Привиделось что-нибудь этакое? С Машей так случается, она ему признавалась. Необъяснимое сочетание: строгий, даже суровый характер — и женский темперамент. Психологически как будто не совмещается, а вот гляди-ка… Ладно, ладно, психолог, засыпай…

Но прежде чем окончательно уснуть, Вадим Александрович увидел в темноте разбросанные по потолку, как по столу, отцовские дневники и письма, они не падали, словно приклеенные к потолку. Странички, где в клеточку, где в линейку, исписанные разноцветными чернилами, бумага пожелтела, пообветшала, в пятнах масла и воды, расплывшиеся, смазанные буквы, будто выдернутые из слова, чтобы затемнить смысл. Однако смысл ясен, ни разу у Вадима Александровича не возникало сомнения в том, что хотел сказать отец. Ясно, даже слишком.

Шелестят страницы, переворачиваются, и чужая и одновременно близкая, родная тебе жизнь мелькает перед тобой отдельными хаотичными кусками, то складываясь в целостную картину, то распадаясь на осколки, то снова складываясь. И в центре ее — отец, а от него, как лучи, разбегаются события, с ним связанные. Личность и ее деяния. Так должно быть у каждого человека — чтоб он находился в центре своей судьбы, а не на ее обочине.