Василий Шукшин - Там, вдали [Авторский сборник]

— Ты знаешь?

— Я?.. — Петр никогда не думал так о себе: знает он или не знает. — Я одно знаю: ты поворачиваешь не туда.

— Господи, какой умница: туда, не туда… А куда надо, скажи? — Ольга прилегла на подушку, закрыла глаза.

Петр минуты две ходил по комнате, молчал. Собирался с мыслями. Он понимал, что разговор важный.

— Эти… друзья твои… я их не виню, — осторожно заговорил он. — Бывает — сами по себе хорошие люди, но запутались и других пугают. Они научат…

— Я старше их… Больше видела. В свое время газеты читала…

— Это неважно. Я докажу что они запутались. Первое: они ни черта не делают. Как так можно? Да возьми ты, к примеру, первобытное общество — там же все работали! А кто не работал, тому голову разбивали дубиной.

— Мы не в первобытном обществе, — нехотя возразила Ольга.

— Тем более!

— Как это ничего не делают? Одни учатся, другие работают… А время проводят, как хотят, никому до этого нет дела.

— Они воруют! — сорвался на крик Ивлев, но взял себя в руки. — Работают… Где это можно так работать, чтобы коньяк чуть не каждый день пить? Иди поинтересуйся: часто рабочий человек коньяк пьет?

— Голову на плечах надо иметь.

— А у меня что, тыква? Чем я хуже их?! Я вот с таких лет работаю…

— Ну и работай. От каждого — по потребности. Чего ты обижаешься? — Ольга, кажется, нарочно злила мужа и сама начинала злиться. — Ты — рабочий, гордись этим. А они — хлюпики, стиляги… Чего они тебя волнуют?

Петру вспомнились нарядные, нагловатые парни, ленивые улыбки их… И ярость опять охватила его.

— Они народ обворовывают! Работают! Вижу я, как они работают. Подружка твоя учится?!.. Она что, знать больше хочет?! Ей, гадине, лишь бы диплом получить да сесть на шею кому-нибудь… Думаешь, это интеллигенты?

— Сволочь ты, — откровенно зло и резко сказала Ольга. Села, посмотрела на мужа уничтожающим взглядом. — Верно сказал: тыква у тебя на плечах. Чего ты на людей налетел? Научился топором махать — делай свое дело.

Этот отпор Ольги был так неожидан, что Ивлев сперва растерялся. Молчал.

Ольга встала с кровати, мельком оглядела комнату.

— Я ухожу. Совсем. Люди, о которых ты говоришь, — не такие уж хорошие. Никто не обманывается, и они сами тоже. А ты — дурак. Загнали тебя на «правильную дорогу» — шагай и помалкивай. Кто тебе дал право совать нос в чужие дела?

Точно гвозди вколачивали в голову Ивлева.

«Сейчас ударю», — подумал он и не двигался с места, слушал слова, от которых у него, казалось, распухали уши.

— Чем ты лучше этих людей? Они умнее тебя, честнее, если хочешь знать. Сознательный… Если тебе за твою работу дадут в два раза больше, ты половину отдашь народу? Трепач… Я думала, ты парень… мужчина… Сопляк. Научили десять слов говорить — живи с этим, хватит. В первобытном обществе и этого не знали. Прощай. — Ольга направилась к выходу.

Ивлев подошел к двери, толкнул жену на кровать.

— Сядь. Объясни мне, я не могу понять: неужели…

Она встала и пошла грудью вперед.

— Уйди. Прочь! — Глаза совсем чужие. Ненавидящие.

Петр опять толчком посадил ее. Она встала и опять пошла… Трижды сказала:

— Прочь с дороги! Вон! Ненавижу тебя!

«Все», — понял Ивлев.

Ольга вышла.

Больно стало Ивлеву, так больно!.. Показалось: не хватит сил превозмочь эту боль.

Ольга не пришла на другой день. Не пришла она и на третий, и на четвертый. Петр ждал ее вечерами, она не шла.

На пятый день вместо нее пришла с чемоданом та самая девица, с которой Ивлев беседовал после свадьбы.

— Здравствуйте, — вежливо сказала она.

Петра удивила такая ее вежливость.

— Здравствуй. — Он приготовился услышать что-нибудь о жене. «Мириться, наверно, хочет. Слава те, господи».

— Ольга попросила взять кое-какие ее вещи. Нужно…

— Пусть сама придет.

— Она не придет никогда.

У Ивлева упало сердце.

— Тогда ничего не получите. — Сказал и сам не понял: зачем?

Девица уставилась на него укоряющим взглядом.

— Как не стыдно…

— Нет, это вам как не стыдно?! Сбили человека с панталыку да еще вякаете, приходите! Закрой дверь с той стороны.

Помолчали.

«Зря разоряюсь, — подумал Ивлев. — Кому доказываю?»

— Забирай, что надо, и уходи.

— Я только попрошу на минуту выйти.

— Зачем?

— Нужно… Я буду женские вещи брать.

— Ну и бери, что ты пионерку из себя строишь? Юбки, что ли, бюстгальтеры? Забирай, не стесняйся — я это видел.

— Все равно… Я прошу выйти, — уперлась на своем девица.

Ивлева кольнула догадка: «А юбки ли ей нужны-то? Может, вовсе не юбки?»