Николай Самохин - Лето солнечного затмения

— Пиши про рожь, но больше про кобыл…

И завелся. Вскочил. Стал ходить по комнате — прямой, резкий.

— Про жизнь пиши! Про нашу жизнь! Про вчерашнюю и сегодняшнюю. Про восторги и победы, про срам и стыд!.. Про меня! — Он остановился, ударил руками в грудь. — Чем я не герой книги?.. Пиши про себя! Напишешь о себе — расскажешь о времени. Если ты не слеп и глух и не только собственные драгоценные сопли способен размазывать по дряблым шекам!

И это было лучшее, что успел сказать мне друг до начала солнечного затмения.

Через несколько минут — привыкший доверять не эмоциям, а расчету — он уже конструировал мою судьбу на оставшиеся годы: соединял достоинства моего пера с различными жанрами — фантастикой, драматургией, критическими эссе, — проигрывал варианты и оценивал перспективы. И далеко-далеко где-то бледнело и таяло единственно верное — «Пиши про рожь… Пиши про жизнь».

Затмение меня спасло.

Мы наблюдали его с балкона. Закопченных стеклышек у нас не было, пришлось воспользоваться моими рентгеновскими снимками. Другу достались шейные позвонки, угнетенные застарелым остеохондрозом. Себе я взял снимок крестца и тазобедренных суставов, где свил гнездо остеохондроз помоложе.

Красное, убывающее солнце просвечивало меня насквозь. Розовели, поджаривались бледные косточки малопочтенной части моего организма.

Потом солнце закрылось совсем — и меня не стало.

Холодный горний ветер мягко и мощно промчался, словно долгий выдох Вселенной.

Далеко внизу неслышно колыхнулась листва на деревьях, белой ножевой поземкой рванулась пыль по спортивной площадке.

Друг мой вздрогнул и поежился.

Легкие, бестелесные парили мы над плоскими крышами панельных пятиэтажек, нал травой и деревьями, над одиноком собакой, застывшей в стоике по непонятному зверю.

Мы плыли, мы возносились от мрака стремительно остывающей земли в ледяной мрак небес…

А сумку с помидорами я, оказывается, забыл на штакетнике, когда бегал в «голубятенку» обуваться.

Замаскировавшиеся кустом сирени, помидоры провисели там три дня и достигли идеальной степени зрелости.

Что ж, видно, и правда — «всякому овощу — свое время»: и помидору, и замыслу.

И вот результат, читатель. — эта книга, где опять не будет неизвестных мне Иван Иванычей.

Прими, как говорится, собранье пестрых глав и не обессудь, если сможешь.