Алексей Мусатов - В колхозной деревне

Теперь: «с другой стороны — мягкий». Тут надо примером. Допустим, заехал из района в колхоз председатель райисполкома, или заведующий райзо, или кто-либо — упаси боже! — выше, тогда Прохор Палыч, заходя в кладовую, делает следующее: сначала складывает колечком большой и указательный пальцы и произносит мягко, обращаясь к кладовщику: «Ко-ко — двадцать» (яиц, значит, двадцать). Затем покрутит пальцами около лба, завивая рожки, и говорит ещё ласковее, со вздохом: «Бе-бе — четыре» (это значит — четыре килограмма баранины). Таким же шифром он передаёт мёд (жужжит), ветчину («хрю-хрю») и, наконец, щелчком слегка бьёт себя по горлу, сбоку, подняв шею, и изрекает: «Эх-эх-хе! Маленькие мы люди. Ничего не попишешь: сама жизнь того требует».

В общем, о своём характере он так и говорит: «Я если залезу на точку зрения и оттуда убеждаюсь, тогда я человек твёрдый и прямой, как штык; а если руководителя уважить или угостить, то я человек мягкий и податливый: не могу, — говорит, — покойно видеть начальника, если он не ест и не пьёт, — аж самому тошно… А тут… — и он легонько постучит кулаком по груди. — Тут! Эх, товарищи, товарищи!» Просто даже интересно становится: а что же всё-таки у него внутри? Я не говорю там о кишках, о печёнках, о ложечке, под которой у него болит после выпивки, о катаре в желудке, который, по словам Прохора Палыча, есть в каждом человеке и который, собственно, и урчит-то всегда, — это всё вещи известные и местоположение их ясно, — я говорю о характере: снаружи — человек как человек, а вот внутри — загадка.

И тем более, уж если бы он не читал совсем ничего, тогда можно было бы подумать о плесени, о наслоениях прошлого, о пережитках капитализма внутри и тому подобном… Но он же всё-таки читает! Ежедневно, каждое утро, читает отрывной календарь. Иногда чтение вызывает у него неожиданные эмоции: сидит на кровати, ещё не обувшись, оторвёт листок календаря, прочитает о восходе, заходе солнца и долготе дня, прочитает о восходе луны, подумает, подумает и скажет: «Эх вы, календарщики, календарщики! Знали бы вы нашу нагрузку! Не тем занимаетесь, товарищи!» Но какие предложения конкретно он вносит — остаётся неясным. Думаю, что речь идёт об изменении долготы дня, а неопределённость замечания в адрес календарщиков объясняется, надо полагать, тем, что у него всё-таки возникают сомнения: зависит ли это мероприятие от них. Прохор Палыч, конечно, не дурак!..

Правда, насчёт астрономии у него в голове довольно большая туманность, что объясняется очень сильной нагрузкой; по этой же причине и сведения о химии походят на колбу с бесцветным газом: а чёрт же её знает, есть там что, в этой колбе, или нет! Может быть, там и действительно ничего нет, а один обман природы! Недаром же Прохор Палыч говорит про всех землеустроителей: «Знаю я этих астрономов! Мошенники!» И об агрономах отзывается презрительным языком: «Ох, уж эти мне химики: то не так, это не так! Вот они мне где! — И постучит ладошкой по загривку. — Спрашивается: за что зарплату получают?! Нет, пусть бы он сел у меня в правлении да писал или диаграммы какие-нибудь чертил, а я бы посмотрел, чем он занимается; а то уйдёт в поле на весь день и — до свидания! Химики!»

И тут, конечно, Прохор Палыч прав, когда говорит, что насчёт теории ему требуется только вспомнить кое-что, но пока сильно некогда.

Больше того. Он определённо имеет склонность к философскому мышлению. Право, редкому человеку удастся из одного-единственного слова построить длинное предложение с глубокой мыслью, а он может, да ещё как может! Как-то вытащили его чуть не за шиворот в кружок заниматься. Там-то он и сказал такое умное, что облетело весь район. Когда у него спросили, как он усвоил материал и что думает по этому вопросу, он сказал: «План — это, товарищи, план. План до тех пор план, пока он план, но как только он перестаёт быть планом, он уже не план. Да. А наши планы были планы, есть планы и будут планы. Точнее, не может быть плана, если он не план…» Но тут его вежливо перебил руководитель кружка и, вытирая со лба пот, выступивший как-то сразу, сказал: «Мне теперь всё ясно. Садитесь!»

Видите! Даже руководителю ясно стало всё, так умеет сказать Прохор Палыч.

Нет, Прохор Палыч, положительно, интересный человек! Во всякий вопрос вносит он своё. Взять, к примеру, оценку своих знакомых. Он разделяет их на четыре группы: на беспартийных, кандидатов партии, членов партии и… кандидатов из партии. При этом он говаривал: «Вперёд не забегай, сзади не отставай и в серёдке не толпись!» Но тут-то Прохор Палыч и допустил большую ошибку: не туда причислил себя и думал совсем не так, как оно получилось. Правда, у него всего только три выговора с предупреждением (или четыре? Нет, три, четвёртый — это не выговор, а одно только предупреждение в развёрнутом решении), но чистосердечное раскаяние всегда и у всех вызывало сочувствие, которое заливало туманом его светлый разум, не дало возможности разобраться в том, куда везёт его кривая. Он даже иногда, бывало, скажет: «О! Наш председатель райисполкома — человек! С этим не пропадёшь!» Но… ошибся. Ой, как ошибся! Ошибся потому, что не учёл, что и районные работники сменяются.