Алексей Мусатов - В колхозной деревне

— Куда? — спрашивал второй.

— На дэ-семь.

— Точно… А теперь… теперь…

— Ферзём: а-четыре, — говорил всё тот же Петя.

— Ничего не получается! — воскликнул третий. — Чёрные — на эф-шесть, шах королю, и по-ошла волынка!

И снова все втроём продолжали искать решение задачи. Не утерпел и я, подсел и включился четвёртым. Вдруг за спиной раздался тот же трескучий голос Болтушка:

— Человек с натуральным образованием, а такими пустяками занимается.

— Люблю, — ответил я, оборачиваясь.

Болтушок, ухмыляясь, сдвинул картуз на висок. Реденькие белёсые волосы торчали пучком сбоку головы.

— Для этой игры ум требуется, — отозвался счетовод, не отрываясь от газеты.

— Это у Петьки-то ум! — вдруг воскликнул Болтушок, тыча пальцем в спину парня.

А тот, не отрывая глаз от шахматной доски, будто невзначай, тихо проговорил: «Погоди вот — на этом заседании тебе пропишут ум!» — и в задумчивой нерешительности держался за головку ферзя. Болтушок для него в этот миг уже перестал существовать. У Пети — завитки чёрных волос из-под кепки, широкие чёрные брови, загорелое румяное лицо с чуть-чуть выдающимися скулами, тихая уверенность во взгляде и недюжинная силёнка. Он окончил семилетку и учится заочно в сельскохозяйственной школе.

Через три года будет специалистом. И что ему сейчас Болтушок, когда «белые начинают и выигрывают»!

Из сеней вошли сразу несколько человек и среди них Евсеич. Все были возбуждены и улыбались, а конюх Данила Васильевич Головков — широкий, грузный, с украинскими усами и густыми бровями, нависшими над глазами, в жилетке нараспашку и с уздой в руках — басил:

— Ну и Евсеич! Уморил, ей-богу, уморил!

Вошедшие шумно расселись: кто на лавках, а кто просто на корточках, прислонясь к стене спиной.

Евсеичу пришлось вскоре уйти на свой пост: и хочется побыть на заседании, но и на охрану пора.

Данила Васильевич осмотрелся кругом и сказал:

— Кажись, все налицо. Можно за Кузьмичом посылать. Коля! — обратился он к мальчику, стоявшему у стены. — Иди, кличь Петра Кузьмича.

Вскоре вошёл председатель колхоза Пётр Кузьмич Шуров, на ходу поздоровался со всеми сразу и, не останавливаясь, прошёл за стол, накрытый красной материей. Счетовод немедля присел сбоку стола с листом бумаги в руках. Болтушок уселся на переднюю скамейку.

Заседание началось. Председатель, вполголоса посоветовавшись со счетоводом, встал и объявил:

— На повестке дня — два вопроса: первый — о животноводстве и второй — о колхозниках, не выработавших минимум трудодней.

По первому вопросу говорил сам Пётр Кузьмич. Председателем он работает в «Новой жизни» всего лишь месяцев шесть; краткость его речей, чёткость указаний, настойчивость, непримиримость к лодырям и любовь к своему делу выгодно отличают его от многочисленных предшественников. Колхозники его уважают, но бездельникам житья не стало, он безжалостно вытаскивает их напоказ всему колхозу. А посмотреть, человек с виду — так себе. Росту невысокого, худощав, пиджачок немудрящий, галстучек… Особого виду нет. Правда, лоб у него высокий, русые волосы вьются, но по комплекции не вышел. И ни тебе брюшка, ни синих галифе, в которые иной председатель при желании поместил бы ползакрома пшеницы, — ничего такого нету, обыкновенный человек! Глаза у него карие, открытые и добрые… А уж если сердится, не разберёшь: то ли карие, то ли ещё какие, прищурит их и одними зрачками простреливает насквозь, как бы говоря взглядом: «Врёшь, прощупаю!». Большие нелады пошли у него с рвачами и лодырями, нет им развороту никакого. Сколько жалоб посыпалось на него в район, в область и даже в Москву! Но об этом после: мы ещё не раз встретимся с Петром Кузьмичом и познакомимся с ним поближе.

В своём выступлении председатель сказал так:

— Чтобы выполнить план развития животноводства, нам надо законтрактовать у колхозников двадцать голов телят. И тогда вопрос животноводства будет разрешён. Кормов у нас достаточно. Сейчас необходимо установить цену, по которой будем контрактовать… У кого какие имеются предложения?

И всё. Вопрос казался простым и ясным. Данила Васильевич подал голос:

— Давайте платить, как и в прошлом году: центнер хлеба и сто рублей за телёнка.

По всему было видно, что это предложение не встречает возражений. Но не тут-то было!

— Ещё какие предложения есть? Кто желает? — спросил председатель.

Немедленно поднялся Болтушок.

— Давайте скажу я.

— Ну, поехал теперь! — сказал кто-то из заднего ряда.