Наталья Суханова - Искус

Мустанг: «Мой друг Джо… Считаю честью быть его другом… Целеустремлён, талантлив…»

— Я знаю, — кивает Гета, — но мама…

— Если есть любовь…

Гета с живым интересом и недоверием:

— А она вообще бывает?

— Больше чем бывает. Есть! — подаёт трагическую реплику Джо, пылая синими глазами.

Гета пожимает плечиком, смеётся не то смущенно, не то польщенно.

— Очень чист душой, наивен как ребёнок, редчайший дар чувствовать глубоко и преданно, — порыкивает Мустанг.

— Перестань, Арик, — взвивается Джо.

— Молчи, когда говорят старшие…

— Спасибо, ребята; спасибо, Джо, но нет.

Между тем мать на кухне зарыдала, и Гета крикнула:

— Вы сами видите! Нет! Я очень люблю маму!

Спускались мрачные. «Она очень любит маму» — с горькой иронией воскликнул Джо.

— И футболиста, — вполголоса добавил Влад.

— Несчастные мы с тобой, — обнял его Джо.

Ксения была задета: неужто Джо до сих пор уверен, что Влад влюблён в Гету, а она, Ксения, только заменитель? Неужели он думает, что Ксения согласилась бы на это?

Далеко не ушли. У Котельной состоялся митинг. Ораторствовал с крыльца Мустанг: о том, что хваленая красавица — обыкновенная провинциальная девица, что Джо просто слеп, что женщины, как известно, побочный продукт при производстве человека, и это закреплено в самом языке. «Не возводи в кумир!» — органно гнусил Боб. «Не разрешаю прикасаться к её имени!» — уже чисто декларативно орал Джо. «Женщины выше наших претензий» — заявлял Влад. Боб пошёл в какой-то санаторий. Влад — провожать Ксению. По широкой улице шли и пели, обнявшись, Джо и Мустанг. Закончив очередной куплет, они останавливались и в чём-то убеждали друг друга. Мустанг упорно требовал женщину. Джо предупреждал, что его знакомства в Джемушах поутрачены за последние годы. В большой город уже не успеть. «Давай, что здесь есть» — торопил Мустанг. В вестибюль их не пропустили. Полезли вверх по боковой наружной лестнице. Рассматривали официанток через окно. «Эта нравится? А эта?» — хорохорился Джо. «Ты что, их знаешь?» — сомневался Арик. «А эта как?» — «Веди!» — взревел Мустанг. Через какой-то боковой вход влезли в предбанник кухни, к посудомойке — толстая женщина в грязном фартуке приветствовала их. Джо зашептал ей что-то на ухо. Что же вы так поздно? — понижая голос посочувствовала им распаренная у посуды женщина, не прекращая вываливать в помойные вёдра недоеденное, — Тамара замуж вышла… Подождите, а вот, смотрите сюда. И, вытерев о фартук руки, совала им личную книжку с фотографией какой-то одутловатой особы. «Пойдём отсюда!» — взревел Мустанг. Ещё в другой санаторий подались — лезли вверх по пожарной лестнице в будку киномеханика, откуда их выставили. Попробовал Мустанг на улице заговаривать — Джо отходил подальше, ему хватало и собственной славы.

Мокрые и грязные, вернулись они домой ни с чем.

Всё это рассказывал им на другой день Джо.

— Неужели всё равно, кто с кем? — не столько возмущалась, сколько интересовалась Ксения.

Джо обиделся:

— Чья бы корова мычала… Оглянитесь на себя. Вы же в городе притча во языцах!

Городок действительно, что называется, бурлил.

Маленькая жена братца со смехом рассказывала, что их больничные пятиминутки превращаются в пятидесятиминутки, посвящённые Ксении с Владом. Особенно неистовствовала главврач; потому ли, что она, красивая женщина, была с ребёнком оставлена мужем, или потому, что по природе своей возмущалась всякой беззаконной лёгкостью. Это она, ещё до того, как Ксения уронила себя в её глазах, возмущалась цыганками, которые, в то время как она трудится, бродят с грязными детьми по улицам, где гадая, где выпрашивая:

— Так бы, глядишь, и мы все гуляли целый день, воздухом дышали!

— А почему нет?

— А потому что стыд есть, совесть, ответственность!

И глянула на Ксению подозрительно. И вот, оказалось, не зря.

Женщины во дворе напрямую интересовались:

— Где муж-то?

— Разошлись.

И тогда следовала какая-нибудь история о некой женщине, бросившей в угаре страсти мужа, которая потом «локти кусала». «Э, локти не укусишь» — философски замечала Ксения. «Вот то-то и оно!» — гнула своё доброжелательница.

Другие интересовались, где они все спят — шесть разнополых людей в крохотной «хрущёвке». Ксения честно отвечала: мать и она с Янушем — на кроватях, остальные на полу, молодожёны вообще под столом. Влад удивлялся, чего ради она вступает в подобные разговоры. Она и сама удивлялась. Совсем сбесились люди. Уже и маме выговаривали дружески: «Зачем вы потворствуете ей?» — «А почему вы думаете, что у них связь? — оскорблялась мама. — Влад у нас не ночует». Но ведь видели, видели, как всегда «видят» всё, что только способны вообразить. Хорошо хоть отца не беспокоили, с них бы сталось, но отец почти ни с кем и не здоровался — ещё работал, но на улице словно уже и не видел людей.