Отиа Иоселиани - Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина

— Что делать? Ох, черт, что же делать?.. Зачем я отпустил Вахо!

Далеко над ледником показались самолеты. Донесся приглушенный ропот.

Солнце перевалило за полдень и закуталось в облака.

Поднялся ветер. Тутару стало холодно между стынущих камней.

Враг не мог больше ждать — в начале тропинки, там, где она переваливала через небольшой бугор, что-то смутно вырисовывалось. Тутар не шелохнулся. Любое движение могло его выдать. Внизу что-то медленно вырастало из-за бугра. Еще немного, и показалась лошадиная голова, грива… Лошадь неторопливо шла по тропинке, и Тутар без труда узнал гнедую кобылу, на которую дедушка посадил молодую учительницу.

Видимо, бездействие и неопределенность доконали немцев; терпение у них лопнуло, и они выгнали на тропинку лошадь, узнать, кто и откуда будет стрелять. Если бы выстрелили одновременно из нескольких ружей, даже промахнись они все, враг не посмел бы высунуться, потому что там, где три-четыре ружья стреляют в одну цель, десять и двадцать безмолвствуют.

Враг должен был усомниться в своем превосходстве — тогда у него появится терпение. А время для Тутара было очень дорого. Он с первого же выстрела убьет гнедую кобылу и задаст немцам задачу: тут в одну цель вдвоем не стреляют…

— Во имя отца и сына… — прошептал Тутар слышанное на охоте, прижал приклад к плечу и придержал дыхание. Он замер, целясь в лоб кобыле, но потом раздумал и сдвинул прицел пониже. Попасть в грудь легче, и если он не сразит кобылу наповал, раненая, она отпрянет и полетит в пропасть.

Тутар нажал курок и закрыл глаза.

Не успел он раскрыть глаз, как раздался ответный выстрел, и сразу за первым второй — пули с визгом впились в гранит. Он все-таки выглянул из укрытия. Кобылы на тропинке не было.

Единственная пуля, сбросившая кобылу с тропинки, не на шутку напугала обер-лейтенанта. Вздумай он со своим десантом продвигаться вперед, притаившимся в скалах стрелкам пришлось бы стрелять всего одиннадцать раз.

Сложность положения определилась так неожиданно и грозно, что Макс, невозмутимо-ироничный до этой минуты, растерялся. Единственное, что он отчетливо осознал, была нешуточная опасность, нависшая над его десантом, и ему пришло в голову поговорить с пленницами. Если стреляли местные жители — горцы и делали это ради спасения похищенных женщин, могло статься, что жизнь Макса и его людей зависела от пленниц.

Гуца и Таджи стояли, прислонясь к скале, словно две большие куклы. Ганс с автоматом на коленях сидел на корточках и слушал Клауса, шепчущего ему что-то. Обер-лейтенант почувствовал, что Штуте не собирается встать при его появлении, и жестом позволил ему не вставать:

— Сидите, сидите…

Ганс улыбнулся.

— Фрейлейн! — обойдя Ганса, обратился Макс к Гуце.

Гуца скосила на него глаза.

Таджи, дичась, отступила на шаг.

— Ваша… маленькая слишком горяча!.. — заметил Макс.

Гуца взглянула на Таджи.

— Я не собираюсь просить у вас прощения… — Продолжал обер-лейтенант более суровым тоном, почувствовав, что мягкостью он только пуще пугает женщин. — Как вы знаете, мы прибыли в вашу страну не для того, чтобы плести вам венки из альпийских цветов. Дама, разумеется, есть дама, даже если она среди ночи разъезжает верхом по горам, но в нынешних условиях мы враги…

Гуца исподлобья ожгла обер-лейтенанта взглядом, исполненным ненависти.

— Вижу, что сказал вам правду.

Гуца отвернулась.

— Я слышал, что грузины — смелый народ. Но времена смельчаков прошли. Сейчас судьбу войны решает вооружение, а перед немецким оружием склонила голову вся Европа… Вам, как женщине образованной, должно быть известно это. Не знаю, какую судьбу готовит вам фюрер и история, но знаю, что жизнь сладка. И если этот отменный стрелок только ради вас подставляет свою бедовую голову под дула моих снайперов, я вас отпускаю.

Гуца с трудом удержалась, что б не оглянуться на обер-лейтенанта.

— Да, да, вы не ослышались. Я могу повторить: вы мне не нужны. Правда, вы хороши собой, но в наших условиях даже это не имеет значения. Как вы понимаете, я руководствуюсь не заботой о вас, нет, просто я ничего не теряю, — Макс начинал злиться, — почему вы молчите? Я отпущу вас, только уберите с дороги этих чертей. Обойдемся без особых церемоний, можете пойти и передать мои условия, а эта девочка подождет вас здесь.

И на этот раз ответа не было.

Обер-лейтенант засмеялся.

— Кажется, она неглупа, — обернулся он к стоящему рядом Кнопсу, — боится, как бы мы не подставили ее вроде кобылки под пулю… Напрасные опасения. Судя по выстрелу, у ваших соотечественников острое зрение, они разглядят даже тень от ваших ресниц…